Робин Хобб — цитаты из книг автора

Может, она действительно была глупой, несведущей мечтательницей, но в этом нет её вины. Ей никогда не позволяли обрести необходимый опыт, чтобы узнать жизнь и обрести независимость.

Она посмотрела на человека, столько лет делившего с ней постель и оказавшегося вдруг совершенно чужим. Как хотелось бы ей притвориться, будто он никогда не говорил того, что сейчас произнес. Притвориться, будто он ляпнул эти слова в минутном порыве, что на самом деле они не имели ничего общего с его истинными чувствами к ней... Внутри было пусто. И холодно. В порыве, не в порыве это было сказано, не все ли равно?... Теперь она видела, что в действительности Кайл Хэвен был совсем не таков, каким она его привыкла считать. Она вышла замуж и прожил годы с вымышленным образом, а не с живым человеком. Она попросту выдумала себе мужа. Нежного, любящего, смешливого... подолгу отсутствовавшего дома, ибо таково ремесло моряка... выдумала – и нарекла его Кайлом. И во время его редких и коротких побывок старательно закрывала глаза на любые проявления, искажавшие ее идеал. Каждый раз у нее была наготове добрая дюжина объяснений. «Он устал. Он только что вернулся из долгого и трудного плавания. Мы отвыкли друг от друга и теперь заново привыкаем...» И даже теперь – после всего, что он успел нагородить со времени кончины отца – она изо всех сил пыталась видеть все тот же восхитительный придуманный образ. Тогда как жестокая правда гласила, что он этому романтическому образу не соответствовал никогда. Он был просто мужчина. Самый обычный мужчина. Нет. Он был даже глупей большинства из них.
Во всяком случае, у него хватало глупости полагать, будто она обязана была его слушаться. Даже в тех вещах, в которых она разбиралась заведомо лучше него. И даже когда его не было дома, чтобы с ней спорить.
Кефрии показалось, будто она неожиданно распахнула глаза и увидела кругом себя солнечный свет.
Почему она никогда раньше об этом не задумывалась?..

Иногда, когда она спит рядом, а я лежу без сна, прислушиваясь к ее тихому дыханию, я думаю, что встану завтра и найду какой-то новый смысл в жизни. Но обычно, просыпаясь по утрам от боли в онемевшем теле, думаю, что я вовсе не молодой человек. Я старик, заключенный в израненном теле юноши.

Я смотрел на переднюю лапу дракона. Там, где мои руки лежали на бугристом камне, теперь были два отпечатка. В них каждая чешуйка была тонкой и безупречной. Я отдам ему все это, подумал я, все это — и какую ничтожную часть дракона мне удалось наполнить. Потом я подумал о драконе Верити. Он был огромным. Как мой король сделал это? Что же он держал в себе все эти годы, чтобы суметь придать форму такому дракону?
— Он многое чувствовал, твой дядя. Великую любовь, безмерную преданность... Иногда мне кажется, что мои двести с лишним лет бледнеют рядом с тем, что он пережил в свои сорок с небольшим.

Она рассчитывала, что простота ее нынешней жизни в случае чего защитит ее. Кеннит знал, какова цена такому заблуждению. Как бы мало у тебя ни было, всегда найдется кто нибудь, кто все равно позавидует. Бедность и простота никого еще не спасали от чужой жадности. И даже если у тебя совсем ничего нет, кто нибудь обязательно завладеет твоим телом и обречет его на рабство...

— Я никогда не слышала, чтобы мужчина говорил как ты... Я думала, такого вообще не бывает!
В этот судьбоносный момент все ее основополагающие воззрения относительно мужчин разом перевернулись с ног на голову. Или наоборот. С ума сойти – ей не пришлось произносить перед Рэйном долгих речей или загонять его в угол неопровержимыми обвинениями. Оказывается, он был способен признать свою неправоту!..
— Я прощаю тебя. Произошла ошибка, и все.
Она и понятия не имела, как просто окажется выговорить эти слова. Значит, ей не придется носить на душе камня!... Она смогла перешагнуть через случившееся. Камень на душе не станет камнем за пазухой, который она извлечет когда нибудь позже, когда вознамерится от него чего нибудь добиться. Быть может, они с ним вообще не будут заниматься этим в отношении друг друга – выяснять, кто в чем больше виноват и кто кем управляет?..
Но чем же тогда?..

Она отчаянно хочет, чтобы у тебя хоть что-то получилось. Она продолжает испытывать тебя, надеясь, что у тебя проявится какой-нибудь внезапный талант, и она сможет хвастаться тобой и говорить людям: «Смотрите, видите? Я же говорила вам, что в нем это было». Ну вот, а у меня есть собственные мальчики, и я знаю, что с ними так не бывает. Они не учатся, и не растут, и у них нет манер, когда вы на них смотрите. Но стоит только отвернуться, а потом посмотреть на них снова – и, пожалуйста, они уже стали умнее, и выше, и очаровывают всех, кроме собственных матерей.

Я понял, что должен выражаться еще откровеннее.
— Я никогда не смогу на тебе жениться, Оликея. Ты не сможешь стать моей… — Я попытался вспомнить спекское слово и понял, что мне оно неизвестно. Тогда я воспользовался гернийским: — Женой. Ты никогда не станешь моей женой.
Она облокотилась мне на грудь и сверху вниз заглянула мне в лицо.
— Что это такое? Жена?
Я печально улыбнулся.
— Жена — это женщина, которая будет жить со мной до конца моей жизни. Женщина, которая разделит со мной дом и судьбу. Женщина, которая родит моих детей.
— О, я рожу моих детей, — спокойно заверила меня Оликея и снова улеглась рядом со мной. — Надеюсь, девочку. Но мне не нравится твой дом в пустых землях. Ты можешь оставить его себе. Что до судьбы, то у меня есть своя судьба, так что твоя мне не нужна. Ее ты тоже можешь оставить себе.

— Я недостоин твоей любви, Оликея, — просто сказал я наконец. — Боюсь, у тебя есть планы и мечты о будущем, которого не может быть.
— Любое будущее может быть! — посмеявшись надо мной, ответила она. — Если бы было иначе, если бы будущее было определено, оно бы превратилось в прошлое. Ты говоришь глупости. Как будущее может быть невозможным? Неужели в твоих руках сила богов?

Каждый опыт, пусть сколь угодно жуткий, дается нам в поучение. И пока человек помнит об этом, нет ничего, что его дух не в силах был бы превозмочь. Дух оказывается сломлен только тогда, когда мы утрачиваем веру и вселенная предстает нам беспорядочным нагромождением жестокостей и злосчастья.

«Любовь, увы, держится на материальных ценностях и на праве ими распоряжаться, — подумала она отрешенно. — Семейный лад, супружеская любовь… даже любовь ко мне собственной дочери. Люди начинают любить тебя, когда ты отказываешься от власти в их пользу. Как смешно…» На самом деле было не очень смешно. С тех пор как Кефрия открыла для себя эту истину, ей сделалось все равно, любит ли ее кто-нибудь.