Уильям Шекспир. Буря

Гонзало:
Не правда ли, ваше величество, мой камзол выглядит как с иголочки?

Антонио:
Вернее, с рыболовного крючка.

Он грань хотел стереть меж тем, чем был
И чем казался.

Итак, каков же был позорный торг?
Король Неаполя, мой враг заклятый,
С Антонио о том договорился,
Чтобы в обмен на денежную дань,
На подчиненье герцогства короне
Отдать изменнику мои права
И титул герцогский, изгнав меня
И весь мой род навеки из Милана.
Так и сбылось: в условленную ночь
Открыл мой брат ворота городские,
Своих пособников впустил в Милан,
И в ту же ночь нас увезли в изгнанье
Его клевреты. Ты рыдала горько...

Нет, поручусь, — он виселицей кончит,
Хотя бы все моря и океаны
Уговорились потопить его!

И великие обеты
В огне страстей сгорают, как солома.

Но нет!... Чем больше я скрываю чувства, тем вырываются они сильней.

Смотрите, он заводит часы своего остроумия; сейчас они начнут бить.

Вы чудная, чудесней всех на свете!
Случалось с восхищеньем мне смотреть
На многих женщин, часто я бывал
Журчанием их речи околдован,
Иные мне по сердцу приходились -
И всё же ни одной я не встречал,
В которой бы не видел недостатков,
Пятнающих достоинства её.
Но в вас изъянов нет, вы — совершенство,
Созданье выше всех земных существ.

Мне так же, как и вам, приличен труд.
Но мне он легче: я по доброй воле
Трудиться буду, вы ж — по принужденью.

Мне был бы ненавистен этот труд,
Когда бы не она. Она способна
Смерть сделать жизнью. Муку — наслажденьем.

Порой забава причиняет боль,
Порой тяжёлый труд даёт отраду.
Подчас и унижение возвышает,
А скромный путь приводит к славной цели.

Они
Друг другом очарованы. Но должно
Препятствия создать для их любви,
Чтоб легкостью её не обесценить.

Я скован, как во сне.
Но всё — и это странное бессилье,
И смерть отца, и гибель всех друзей,
И плен, которым враг мне угрожает, -
Легко я снёс бы, если б только знал,
Что из моей тюрьмы хотя бы мельком
Увидеть эту девушку смогу.
Пусть на земле везде царит свобода,
А мне привольно и в такой тюрьме!