Пожалуй, живя один, он был не более одинок, чем многие, у кого есть семья.
Мы запускаем ракеты в космос, но с тревогой, недовольством и злобой мы не можем справиться.
Что за удивительные создания женщины! Не могу ими не восхищаться, даже если не совсем понимаю их.
Я обратился к Старому Шкиперу:
— Задать ли мне этот курс, сэр? Хорош ли он? Добьюсь ли я цели?
Впервые он отказался мною командовать:
— Разбирайся сам. Что хорошо одному, для другого не годится. Потом узнаешь.
Сила и успех — выше любых моральных принципов, выше критики. Выходит, дело не в том, что ты делаешь, а как ты это делаешь и как называешь.
Есть ли в людях, в самой глубине души, предохранительное устройство, способное остановить или наказать за проступок? Не похоже.
Наказание настигает лишь в случае неудачи. По сути, если преступник не пойман, то и преступления никакого нет.
Что, если мой скромный, изрядно затянувшийся труд на ниве торговли проистекал не от добродетели, а от духовной лени? Для успеха необходим кураж.
Скажем так: когда я был ребенком, мягким и гибким, меня поместили в небольшой епископский ящик в форме креста, и вот его-то форму я и принял. Потом вылупился из него, как птенец из скорлупы, и разве удивительно, что форму креста я сохранил? Разве ты не замечала, что цыплята смахивают на яйца?
— Ты говоришь ужасные вещи даже детям!
— А они — мне. Вчера вечером Эллен спросила: «Папочка, когда мы разбогатеем?». Тем не менее я не ответил так, как следовало бы: «Мы разбогатеем скоро, но ты не справишься с богатством, так же как не справилась с бедностью». И это правда. В бедности она завистлива. В богатстве станет спесива. Деньги болезнь не излечат, изменятся лишь симптомы.
Банкротство — это состояние души. Будто попадаешь в песчаную ловушку вроде тех, что роют муравьиные львы. И вечно соскальзываешь. Выскочить оттуда чертовки трудно. Тебе нужно прыгать, Ит! Как только выберешься, поймешь, что успех — тоже состояние души.
— И тоже ловушка?
— Если и да, то гораздо более приятная.
Я перешел к Аллену. Мне не удалось вспомнить его лито в детстве — радостное и восхищенное, убедившее меня в совершенстве человеческой природы. Он появился таким, каким стал, — угрюмым, чванливым, обидчивым, отчужденным и замкнувшимся в боли и растерянности своего взросления, поре жестокой и мучительной, когда ты набрасываешься на любого близкого человека, в том числе и на самого себя, словно пес, угодивший в капкан. Даже перед моим мысленным взором он не смог выбраться из своего плачевного состояния, и я отложил его в сторону, сказав только: я знаю. Я помню, каково это, и ничем не могу тебе помочь. Никто не может. Я могу лишь тебе сказать, что это закончится. Но ты не поверишь. Иди с миром, иди с моей любовью, хотя сейчас мы друг друга на дух не переносим.
Итан мысленно представляет своего сына-подростка