Очень трудно развить в человеке то, чего в нем нет и в помине.
— А потом, в тот же день, на уроке музыки учительница спросила, кто знает «Песнь долины», и ты сразу подняла руку. Учительница поставила тебя на стульчик и попросила спеть. И я готов поклясться, что все птицы за окном умолкли, пока ты пела.
— Да ладно, перестань, — говорю я, смеясь.
— Нет, это так. И когда ты закончила, я уже знал, что буду любить тебя до конца жизни... А следующие одиннадцать лет я собирался с духом, чтобы заговорить с тобой.
— Что они с ним сделают? — спрашиваю я.
Прим говорит так, будто ей по меньшей мере тысяча лет:
— Все, что потребуется, чтобы сломить тебя.
Я устала от людей, врущих мне ради моего же блага. Потому что на самом деле это больше для их блага.
То ли слишком красив, то ли слишком доступен, а может быть, его чересчур легко потерять.
— Не позволяй ему забрать тебя у меня.
Пит тяжело дышит, продолжая бороться с кошмарами, бушующими в его голове.
— Нет, я не хочу....
Я до боли сжимаю его руки.
— Останься со мной.
Его зрачки сужаются до размеров точки, а потом снова быстро расширяются и возвращаются к тому состоянию, которое больше напоминает нормальное.
— Всегда, — шепчет он.
Я пыталась понять, что почувствовала во время поцелуя, понравился мне он или же я была возмущена, но все, что я на самом деле могла вспомнить — это прикосновение губ Гейла и аромат апельсинов, которым все еще пахла его кожа.
– И как же ты охотишься?
– Убивать зверей гораздо легче, чем это. Можешь мне поверить. Хотя тебя я тоже, кажется, убиваю.
– А побыстрей убивать нельзя?
– Нет. Заткнись и жуй груши.
«Отпусти их, — велю я себе. — Попрощайся, забудь». Собрав последние силы, поочередно представляю себе каждого из них и мысленно отпускаю на волю, словно птиц из надежных клеток в моей груди, накрепко запирая дверцы, чтобы никто не вернулся.