— Это было так, как ты себе представлял? — с любопытством спросила я.
— Почти, — он вдруг хихикнул мне в самое ухо. — Но я думал... хотя нет, ничего.
— Нет, скажи мне! Что ты думал?
— Не скажу, ты будешь надо мной смеяться.
— Обещаю тебе не смеяться. Скажи!
Он пригладил мне волосы, убрав кудряшки с уха.
— Ну ладно. Я не знал, что это можно делать лицом к лицу. Я считал, что ты должна повернуться ко мне спиной... ну, понимаешь, как лошади...
Сдержать обещание было очень трудно, однако я не засмеялась.
— Я понимаю, что это звучит глупо, — сказал Джейми в свою защиту. — Просто... ну, ты наверное, знаешь, что если в молодости что засядет в голову, так уж крепко.

— Наши женщины нуждаются в мужчинах, конечно. Но они могут выбирать и с удовольствием делают это. Они выходят замуж за того, кого любят, а не за того, кого им предложили или принудили.
Джейми немного расслабился, но все же напомнил:
— Ты была вынуждена выйти за меня.
— Да, но вернуться меня никто не принуждал. Я вернулась к тебе, потому что это мой выбор — быть с тобой и любить тебя, свободный выбор свободной женщины. Я могла бы остаться в своем времени, там, где были все удобства и горячая ванна, там, где были мои друзья и дочь, там, где я хорошо зарабатывала и была уважаема в обществе. Но ты нужен мне, потому я вернулась.
Лаская своего мужа, я чувствовала, что он уже успокоился.
— Я знал это, англичаночка.

Пятнадцатилетняя взбалмошная девчушка дожала всех — и Джейми, отступившего перед ее упорством, и мать, вынужденную признать ее выбор, и официальные органы вкупе со священником. Позади, на расстоянии трех тысяч миль, остались мать и дом, но позади остались и страхи, сомнения и лишения, причем страхи как чужие, так собственные. «Я хочу его», — назло всем заявила Марсали и добилась своего.
Глаза ее сияли, как сияли и глаза Фергюса. Мне хотелось плакать, глядя на них.
«Я хочу его».
Выходя за Джейми, я не говорила этих слов. Тогда я его не хотела. А после трижды повторила, что хочу своего мужа, Джейми Фрейзера, на Крэг-на-Дуне и в Лаллиброхе.
«Я хочу его».
И я хотела быть счастливой со своим мужем, и, чего греха таить: я была счастлива с ним и желала только одного — чтобы это длилось как можно дольше.
Джейми послал мне взгляд темно-голубых ласкающих глаз, похожих на теплое и многообещающее рассветное море.
— Что у тебя на уме, mo chridhe? — послышался его низкий ласковый голос, и я почувствовала объятия.
Слезы уже были на моих ресницах, и я не смогла скрыть их.
— Что трижды сказанное есть правда.

— Я никогда себе не прощу. Столько людей ввязались в это из-за меня! Многие из них погибли только потому, что знали, кто я такой, и их убили. Мне кажется, что я всюду сею зло и хаос, к чему ни притронусь. Ты терпишь сейчас такую страшную боль потому только, что любишь меня и потащилась за море вместе со мной. Я убиваю тебя. Но мне нужно слышать твой голос, иначе я буду думать, что ты тоже уже мертва. Пожалуйста, скажи что-нибудь.
— Я жива. Это мой выбор — пойти с тобой.

О, кто сей несчастный, в железа забит,
Что стонет, грозит, кандалами звенит?
За что он закован — законный вопрос:
Неужто и впрямь из-за цвета волос.

Джеми опустил руку с париком и вскинул бровь. Мое отражение в зеркале улыбнулось ему и продолжило:

«О да, этот цвет — всем позорам позор,
Господняя кара — подобный колор!
Повесить иль заживо шкуру содрать —
Вот так мы злодея должны наказать».

— Англичаночка, сдается мне, ты лекарь. А ты никак поэтом заделалась?

— Поднимайся, парень, и постучи там, где течет. А я снаружи все заделаю. — Схватив новую дранку, молоток, топор и мешочек с гвоздями, он направился к двери.
— Давай ты в этом на крышу не полезешь! — воскликнула я и резко села в постели. — Шерстяная рубашка совсем новая!
Джейми застыл в дверях, смерив меня недовольным взглядом, а я затем с укоризненным взором христианского мученика положил инструменты, развязал рубашку, скринул ее на пол, подобрал инструменты и величественно выплыл из дома заделывать течь, обличительно сверкая голыми ягодицами.

— ... Они каждый раз просили, чтобы пришла я, потому что в те времена женщина врач была явлением не слишком-то привычным.
— Думаешь, сейчас это дело привычное? — Джейми расхохотался, и я шутливо пнула его в голень.
— Вообще-то, вскоре так и стало. Но в то время было иначе. А когда я закончила рассказывать и поинтересовалась, не хочет ли кто-нибудь задать вопрос, один мерзкий мальчишка заявил, что, по словам его матери, работающие женщины ничем не лучше проституток, им бы дома сидеть с семьей, а не отнимать работу у мужчин.
— Сомневаюсь, что его мать в жизни видела хоть одну проститутку.
— Да, трудно себе представить... Тогда Брианна встала и сказала очень громко: «Знаешь, очень хорошо, что моя мама — доктор, тебе он скоро понадобится». И стукнула его по голове задачником, а когда он свалился, насела на него и отхлестала по губам.
Я спиной почувствовала, как затряслись у Джейми грудь и живот.
— Какая храбрая девчонка! Надеюсь, учитель ее за это не высек?
— Теперь в школах детей не секут. Ей нужно было написать покаянное письмо маленькому гаденышу, но ему следовало написать такое же мне, и дочь решила, что это по-честному. Самое удивительное другое: позже выяснилось, что отец парня тоже работалврачом, он был одним из моих коллег в больнице.
— И тебе дали работу, на которую рассчитывал он?
— Как ты догадался?

— Так... как это случилось?
Брианна не стала притворятся, будто не понимает, о чем я. Они иронично приподняла бровь.
— Ты же врач. Это что, бывает по-разному?
— Даже не позаботилась о мерах предосторожности?
— Вообще-то я не планировала заниматься здесь сексом! — сердито насупилась она.
В отчаянии я схватилась за голову.
— Ты думаешь, люди это планируют?! Боже, сколько раз я приходила в твою школу и читала лекции...
— Вот именно! Каждый год. Моя мать — ходячая энциклопедя по сексу! Ты хоть представляешь, как это унизительно, когда твоя мать показывает всему классу фотографии пениса?
— Похоже я плохо старалась, — едко ответила я, — раз ты не узнала его, увидев вживую.
Глаза у нее налились кровью, но тут Брианна поняла, что это было шуткой, пусть и неудачной.