Истории я предпочитаю мифологию, потому что история начинается с правды и приходит к обману, а мифология начинается с обмана и идёт к правде.

Кино — это очищение.

Я научился понимать значение слова «сострадание» так, как его понимают буддисты. Это выражение не только доброты, как в католицизме, но знание доброты. Сострадать — значит понимать причины страдания другого.

Любви не существует, есть лишь доказательства любви.

Люди приходят в кино, чтобы разделить одну и ту же мечту.

Мы, поклонники кино, любим женщин по‑особенному. Наша любовь мифологизирована и скорее похожа на садомазохизм. Мне нравится короткий рассказ Нормана Майлера о парне, который ходит за возлюбленной по пятам, записывает каждое ее движение и слово. Ее это жутко раздражает, они ссорятся, она бросает его. А парень, чтобы прийти в себя, снова начинает записывать — уже за другими девушками.

Успех — тяжелая пища для размышлений, но после того, как её переваришь, приходит ощущение счастья.

Всегда труднее забыть, нежели вспоминать.

Кинематограф всегда говорит о времени — даже когда кажется, что его темой стало что-то другое.

Мы с Годаром были близкими друзьями. Он ушёл с первого показа «Танго в Париже» спустя несколько минут после начала. Я чувствовал, что это знак: выйдя из зала, он оставил меня. Теперь мы общаемся исключительно через фильмы: зашифрованными посланиями и отсылками.

На «Последнем танго в Париже» был сложный кастинг. Я хотел снимать Доминик Санда, но она была беременна. Жан-Луи Трентиньян вопил, что не может сниматься голым. Жан-Поль Бельмондо вообще подумал, что я снимаю порно. Хорошо, что я вспомнил о Марлоне Брандо. Ему было 48 или 49 — чертовски привлекательный мужчина. Разделся без проблем.

Думаю, мы бы жили в лучшем мире, если бы крестьяне захватили власть.

Я думаю, среднестатистический человек — фашист. Все мои персонажи — обычные, среднестатистические люди. Они это осознают и стесняются этого.

Камера не автомат, и не следует её использовать в этом качестве.