Власть и выгода, блеск и слава: кто не касается их, тот воистину чист. Но тот, кто касается, а не имеет на себе грязи, тот чист вдвойне.
Помыслы благородного мужа – как голубизна небес и блеск солнца: не заметить их невозможно. Талант благородного мужа – как яшма в скале и жемчужина в морской пучине: разглядеть его непросто.
Если не привязываться прочно к миру, то и мирская грязь не пристанет к тебе. Если глубоко вникать в дела мира, то механический ум глубоко войдет в тебя. Поэтому благородный муж в своих устремлениях более привержен безыскусному, а в деяниях своих превыше всего ценит непосредственное.
После дождя в горном пейзаже открываешь новую красоту. В ночной тишине звук колокола особенно чист.
Из неудачи нередко можно извлечь полезный урок, поэтому промахи — лучшее подспорье делу.
Когда восходишь на высоты, на сердце становится легко. Когда стоишь над рекой, мысли уносятся далеко. Когда читаешь книгу в снежную ночь, душа очищается. Когда напеваешь мелодию на вершине холма, чувствуешь прилив сил.
Тому, кто порвал узы света и избрал стезю одиноких, кто живет затворником в камышовой хижине, радостна встреча с понимающими мужами и не доставит радости общение с людьми чужими. Он не станет попусту спорить о книгах древних мудрецов, но не сочтет пустой жизнь в обществе простых людей среди волшебных красот облачных гор. На лоне вод и посреди зеленых долин он будет внимать напевам пахарей и рыбаков, но не пустит в свое сердце алчность и гордыню, не попадет в тенеты пагубных страстей. Так, держась вдали от многословных речей и изощренных рассуждений, он проживет свой век в довольстве.
Когда разум приходит к покою, начинаешь ценить свет луны и дуновение ветра и понимаешь, что в заботах мирской жизни нет необходимости. Когда в сердце своем ты далек от мирской суеты и ты не чувствуешь потребности красоваться перед людьми, зачем тосковать по безлюдным горам?
Тот, кто привержен молчанию и не выносит шума, избегает людей и стремится к покою. Он не понимает, что желание не быть с людьми создает обманчивую идею подлинности своего «я», а стремление к покою лишь рождает душевное волнение. Как же ему постичь мир подлинного, где «другие» и «я» суть одно, а движение и покой равно забыты?
Заслышав громкие звуки музыки и разгульные песни, бегу от них прочь, прикрываясь рукавом. Завидую прозревшему человеку, которому нипочем страсти мира. На исходе суток, в полночный час брожу без устали в темноте, сокрушаясь о том, что род людской ввергнут в океан страданий.
Если сполна изведать сладость и горечь этого мира, то, какие бы бури ни бушевали вокруг, ты и бровью не поведешь. Если до конца проникнуть в человеческое сердце, то, даже если тебя назовут быком или лошадью, ты будешь в ответ кивать головой.
Когда тобой владеют страсти, волны будут вскипать даже на поверхности замерзшего пруда и ты, даже находясь в горах и лесах, не увидишь покоя вокруг тебя. Когда ты взрастил в себе пустоту, удушливая жара тебе будет прохладой и ты, находясь на рынке или при дворе, не услышишь окружающего тебя шума.
Когда сознание деятельно, оно может принять тень от лука за змею, а камень в траве за лежащего тигра. Все, воспринятое таким образом, не несет в себе жизни. Когда сознание покойно, каменный тигр может преобразиться в морскую чайку, а кваканье лягушек — в прекрасную музыку. Вот здесь и заключен подлинный исток всех явлений мира.
Весеннее цветение природы слишком волнует душу. Лучше внимать прохладному ветру и белым облакам осеннего дня, когда в воздухе носится аромат орхидей, а вода прозрачна и светла, как небосвод. В такую пору и душа, и тело становятся чище.
Осушая чашу вина с листочком бамбука, слушать шум ветра и любоваться луной: так можно отряхнуть от себя прах мира сего.
Горные леса — место возвышенного уединения, но стоит принести туда страсти, и оно уподобится базарной площади или царскому двору. Каллиграфия и живопись — изысканные занятия, но стоит заразиться алчностью, и они уподобятся рыночному торгу. Когда сердце не запачкано, мир желаний — царство блаженных. Когда сердце опутано страстями, страна радости превратится в океан страданий.