Райнер Мария Рильке – цитаты

Ликуют птицы, реет свет,
и гулко зазвенели дали;
в том парке, где мы танцевали,
все окунулось в белый цвет.

Уходят годы... Как под стук колёс:
мы едем, годы вслед глядят легко нам,
они — пейзажи за окном вагонным,
печёт ли солнце, стынет ли мороз.

Пространство — как случайность и расчёт:
луг, дерево; становится поток
назавтра небом... Бабочка, цветок
наличествуют, и никто не лжёт;

и превращения не лживы...

И жизнь и смерть из одного зерна.
Кто понял это, выдавит с годами
свою судьбу до капельки вина
и бросит в чистое, как слёзы, пламя.

Театр на жизнь как будто не походит,
действительность он как бы перерос, -
и всё же снова чудо происходит,
и всё-таки ответы на вопрос
нам слышатся о жизни и о смерти, -
о, мы доходим словно бы шутя
до сути их. Играющему верьте!
Он — женщина, он — демон, он — дитя...
И снова,
снова мы
в его сетях!

Как влюбляться в школе удавалось,
где не удавалось ничего!
А с восхода по закат вмещалась
бесконечность — вся на одного!

И шептала в тайне многоликой
мальчику незрелому: лови;
сердце мчалось по дуге великой
в безымянном времени любви.

Я шёл, свою судьбину злую сея,
она всходила, нежа и губя.
Ах, в горле кость, про боль не разумея,
почти как в рыбе чувствует себя.

Что брошу на весы для равновесья,
когда другая гиря тяжелей?
Но в небе знак невинно лжёт, что здесь я,
не ведая о бренности моей.

И как века весть от звезды погасшей
летит, чертя неясный след беды,
так вводит в заблужденье свет от нашей,
уже давно безжизненной звезды.

Затем: страданье длится слишком долго
и слишком тяжело для нас, страданье
от лжелюбви, кивающей на давность
привычки называться правом и
расти в ботву из всей неправоты.
Где, у кого есть право на владенье?
Владенье тем, что и себя не держит,
что лишь себя, подхватывая, ловит,
отбрасывая, как ребенок мяч.
И как не может флотоводец Нику
к форштевню прикрепить насильно, если
своя же собственная легкокрылость
её уносит в светлый ветер моря, -
так женщину никто не призовет,
когда она, не видя нас, уходит
по узенькой полоске жизни, как
сквозь чудо, — и уходит без опаски:
ведь страсть — она не долг и не вина.
Вина — предать свой труд, себя, вина -
в любви не умножать ничьей свободы
своей свободой, что с трудом обрёл.
И нам дано, где любим, только это:
друг друга отпустить; мы держим то,
что нам само упало, ни за что.

Нет, я не из камня башню строю -
из живого сердца моего:
есть ещё и боль, и мир покоя
там, где нет, казалось, ничего.

Вы чувству моему близки. И думам
заветным. Те мгновения равны
иным часам с безбрежным белым фоном,
когда ищу звучаний тишины.
О музыка! Ты властвуешь над шумом,
тобой в едином звуке воплощенным, -
нанизывай жемчужин ожерелье...

Есть в жизни добро и тепло,
у ней золотые тропинки...
Пойдём же по ним без запинки,
жить — право же, не тяжело.

Тебе ли не знать,
как миндаль цветёт
и синь моря южных широт.
Много вещей, что лишь женское чувство поймёт,
в пору первой любви, -
тебе ли не знать. Назови,
что шептал тебе юг и как тебе любы
дни в бесконечных красотах земных,
как могут сказать лишь счастливые губы,
счастливцев, у кого на двоих
один мир, одна речь, как порука -
едва ли кто с ними сравним, -
(о, как бесконечная мука
измывалась над терпеньем твоим).
<...>
Жизнь только часть... Но чего?
Жизнь только звук... Но в чём?

Так слабо всё, с чем мы воюем;
кто с нами борется, силён.
И пусть наш плен и неминуем, -
и, покорясь, мы возликуем,
хоть и без славы, без имен.
Мы торжествуем лишь над малым,
и мы мельчаем от побед:
над необычным, возмужалым,
над мировым — победы нет.

Немецкий юг, полуночь, полнолунье,
оживших сказок тающий обман.
Секунды с башен падают в туман -
в глубины ночи, словно в океан, -
дозора зов, деревьев многострунье,
и только миг один молчанью дан;
и молвит скрипка из безвестных стран
о ней, о белокурой, о колдунье...

Живи, чудес не понимая,
и будет жизнь твоя — как пир,
как для ребёнка — утро мая:
он побежит, весне внимая;
дорога перед ним прямая,
и весь лазурью полон мир.

Над снежной ночью бесконечной
беспечный мертвенный покой,
и только в сердце — вещей, вечной
всё веет болью и тоской.
<...>
Мне больно, больно, словно жду я,
что мир погибнет без следа, -
как будто милая, целуя,
«прощай, — мне шепчет, — навсегда!»

Свисает водопад застылый,
и стынут галки на пруду.
Горьмя-горит ушко у милой,
от ней проказ я нынче жду.

Целует солнце нас. Минором
сучки и веточки звенят.
Идём, и подступает к парам
ядреный утра аромат.