Аноним (Anonymous) – цитаты из фильма

Искусство — это всегда политика, в ином случае оно лишь украшение, и творец всегда найдет что сказать, он ведь не сапоги шьет. И ты тоже не сапожник, верно?

Делом всей моей жизни стало познание человеческой натуры. Я знаю тебя, Джонсон. Ты бы мог предать меня, но ты не способен предать мои пьесы.

Если пьесы и вправду такой грех, мне придется молиться о спасении души до последнего вздоха.

Он для меня был неоспоримым совершенством, истерзавшим мою душу. А я для него был никем.

— Знаешь ли ты, Джонсон, что по книге Пэров, история моей семьи самая древняя в Королевстве? Мы участвовали в битвах при Креси, Босворде, при Азенкуре. Унаследовав графство, я был самым богатым из людей, когда-либо дышавших воздухом Англии. А последний вздох будет испускать беднейший... Никогда не влиял на законы и политику Англии, не поднял меча ни в одной из великих битв. Слова... Только слова станут моим единственным наследством. Лишь ты, смотря мои пьесы знал, что они мои. Слушая аплодисменты, одобрительные возгласы публики, я осознавал, что чествуют другого человека... И в этой какофонии звуков я ловил хлопки лишь двух ладоней... Твоих. Но так ни разу их и не услышал. Ты никогда не говорил мне, ни разу не сказал мне, что ты думаешь о моей работе.
— Я признаюсь, что Ваши слова – это самое удивительное, что когда-либо звучало на нашей сцене. На любой сцене. Во все времена. Вы — душа нашего века.

Хоть наша история на этом завершилась, но поэт не ушел, ведь его монумент несокрушим, ибо не из камня он воздвигнут, но из его стихов. И о нем будут помнить, покуда слова рождаются дыханием, а дыхание — самой жизнью.

Слово навсегда останется моим единственным наследием…

Итальянские женщины тем отличаются от благородных английских дам, что берут то, что хотят, они откровенны в своих желаниях…

— Почему ты продолжаешь писать? Почему продолжаешь портить репутацию моей семьи?
— Это всё голоса. Не могу их остановить, они ко мне приходят. Когда ем, когда сплю, когда иду по залу... И сладостные мечты юной девы, и неудержимое тщеславие придворного, подлые замыслы убийц, мольбы их несчастных жертв... Только когда я переношу их голоса, их слова, на пергамент, они исчезают, освободившись, и лишь тогда мой мозг успокаивается, обретая покой. Я бы помешался, если бы не записывал эти голоса.
— Не одержимость ли это?
— Возможно, ты права.

Разве может полюбить луну тот, кто вначале увидел солнце?

Вас, миледи, Вашу семью, меня, королеву Елизавету, нас всех будут помнить только за то, что мы жили в то время, когда Ваш супруг водил пером по бумаге!