Франц Вертфоллен. Наталье. Из Колумбии. С любовью

ФРАНСУА: А если бы тот человек не ошибся и назвал твоё имя?
Она пожала плечами.
МАРИЯ: Я бы так же сделала шаг вперед и получила свою пулю.
ФРАНСУА: Тебе было все равно?
МАРИЯ: Нет. Вот тут мне не было все равно. Когда мужа застрелили, он упал, я поняла, что меня ждет всё то же самое, у меня было столько ярости. Столько ненависти! Но не к режиму. Не к Гитлеру. Вообще. На себя скорее. За то, что я столько ждала, ждала, ждала, когда начнется жизнь, она так и не началась, а вот теперь уже всё. Я, знаешь, не формулировала, но я тогда прожила каждой клеткой, какой же амебой я была. Как я не вовлекалась в жизнь, как зря вышла замуж, зря рожала, как… да вообще… это я – амеба, которая жить неспособна! Вот что я думала тогда. Мне было очень зло. Так зло, что аж колени дрожали. И он не назвал. Я ждала уже знакомых слогов, но он не назвал. И это как на поверхность вынырнуть. Жизнь обжигающим кислородом хлынула мне в мозг. Я тут только увидела все пространство между наскоро сбитыми бараками, трупы эти, капо, которые трупы в тачки таскают. Я не к ужасу или… я просто, словно впервые увидела, там с тем же успехом мог бы быть луг с коровками, мой шок был бы ровно таким же – вот это всё. Настоящее. Существует. СЕЙЧАС. Оно сейчас и я сейчас! Мы в одном моменте находимся. И это мои легкие, моё сердце, моё оцепенение, не чьи-то, а вот мои. Мой страх, что сейчас ошибка вскроется, и он вернется. И это мои туфли, которые пачкаются в крови.