Можно сказать, что обычный человек – такой же робот, как и созданный КГБ, просто это не так заметно, поскольку программа заставляет его следовать тому, что общество считает нормальным: потребительство, конформизм, посредственность, пассивное подчинение различным формам государственного авторитаризма.
— Ты когда-нибудь был влюблен?
— Любовь — это для нормальных людей.
— Ты вроде тоже нормальный.
— Я не люблю нормальных людей.
В общем, классика жанра:
Быть адекватным — значит быть нерукопожатным.
«Я считал, что сохранять преданность уже не нужно, если предводители ведут себя легкомысленно, а продолжение похода оказывается бессмысленным и даже преступным, а ты требовал быть верным до гроба, для тебя нарушение верности равносильно бесчестью. И все же, мы сошлись на том, что Хаген — трагический герой. Я внесу поправку: он не был героем, он был глуп. Дорогой сын, когда ты будешь держать в руках это письмо, меня уже не будет в живых. Но я тоже не трагический герой. Национальная идея — это анахронизм, уничтожение евреев — это преступление. Твой отец виновен. Только полное поражение сможет возродить Германию и тогда возникнет новая, возможно, достойная страна. Для этого все старое должно без остатка исчезнуть, к тому старому, к сожалению, относится и твой отец. Смерть моя будет выглядеть несчастным случаем. Только ты будешь тем, кто знает правду. Проживи жизнь лучше, чем это сделал я, мой мальчик. Твой отец.»
— Ты не боишься, что я кому-то расскажу об этом?
— Нужно же кому-то довериться.
Понятие нормы субъективно. На этой планете есть семь миллиардов вариаций нормального.
Бояться — это нормально. Не нормально — бояться и ничего не делать.
Мне казалось, что единственным нормальным и трезвым человеком на корабле оставался я, решивший по собственной воле завтра ночью прыгнуть за борт!
Первым из парадного вышел Гейгер. Выпуская всех остальных, он держал дверь за шуруп. Стал рассказывать, что бывал в разных странах, и что повсюду там – несмотря на войны и революции – на входных дверях сохранялись старые ручки. Довольно долго держался вроде бы и Петербург. До ручек дело дошло относительно недавно, когда их стали свинчивать на металлолом. По словам Гейгера, исчезновение ручек стало зримым концом нормальной жизни. Началом постепенного, но неуклонного одичания.
Вокруг нас каждый день ходят сотни, тысячи больных. Напрочь отбитых, совершенно двинутых. Они думают, что они нормальные. Они даже не собираются лечиться. Они говорят: у меня всё хорошо, я не псих. При этом почти каждый – травмированный, с тревожным расстройством, с депрессией, с паническими атаками. Люди сходят с ума. Тихо, в своём уголке. Пограничники, биполярники, которые ничего не знают о себе. И никто об этом не знает. У тебя плохое настроение? Развейся, ты просто сам себя накручиваешь – говорят тебе. Знаете, был один парень, у него всё время было очень плохое настроение. А друзья говорили ему: да брось ты, просто надо отвлечься, сходи погуляй, и всё пройдёт. Ну, он сходил погулять в лес и повесился.
А норма, Дина Рафаиловна, понятие вообще относительное. Вообще не понятно что это, и как устроено... Ненормальных людей, кстати, в обществе гораздо больше, чем нам кажется. И они при этом умудряются устраиваться на работу, рожать детей.
— Если бы не ты, мама была бы жива? Была бы жива тётя Деб? А я? Был бы я таким психованым? Открой глаза и посмотри, что ты натворил!
*Декстер вспоминает всех, кто умер из-за него, и не заслуживал этого: Логан, ЛаГуэрта, Доакс, Ланди, Гарри, Рита, Дебра.*
— Ты прав...
— Я не хочу быть правым. Я просто хочу быть нормальным.
Норма как некий усредненный показатель реакций, нужных для успешного существования в обществе (успешного не в плане достижения богатства и славы, а в смысле «невылетания за борт»), – словно центральная станция метро, на которой надо периодически бывать, чтобы не выпадать из жизни.
Достаточное количество пищи — тебя держит. Излишек же придётся носить твоим ногам.
Нормальность тоже переоценивают.
А ещё...
Я был недостаточно нормальным даже для ненормальных.