Девушки всегда изображают из себя запретный плод в эдемском саду. Но в том-то и беда, что они сами искушают, заманивают. И не вкусить – всё равно что низвергнуть свою жизнь в рутину сожалений. Поэтому все, кто может по кусочкам кусают этот плод. А потом приходит тот главный едок, надеясь, что его ждёт здоровый, сочный, спелый фрукт. Девушка выходит за него замуж. Первая брачная ночь. И что же остаётся этому бедняге? Огрызок. А дальше может быть два исхода событий: либо он бросает девицу, либо он дожирает оставшееся и сплёвывает косточки. И это относится как к телу, так и к душе. Душа девушки лишается девственности легче, чем тело.
Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.
Знаешь, папа каждый день предупреждает нас, чтобы мы не залетели, но он не говорит о том, как еще они могут нас поиметь.
Её девственная непорочность облагораживала для него его собственные чувства и возносила их на высоту холодного целомудрия звёзд.
Единственный тип девушек, с которым хронический девственник вроде тебя сможет поладить, только такие же хронические девственницы, для которых ты — последний шанс!
— Джесика не убийца-психопатка, она девственница.
— Так и знал, что с ней что-то не так.
Девственность — это престарелая щеголиха, разряженная в пух и прах, в причёске, каких уже давно не носят: она вертится при дворе, да не ко двору пришлась. Девственность вышла из моды так же, как вышли из моды броши и зубочистки. С возрастом улучшается только вино, но не девичьи щечки.
Восхвалять девственность — всё равно что осуждать собственную мать, а это уже просто срам. Девственницы ничем не лучше самоубийц, и их надлежало бы хоронить за церковной оградой как закоренелых преступниц против законов природы. Девственность, подобно сыру, порождает червей, которые разъедают её; она гибнет, пожирая сама себя. Не говорю уже о том, что девственность отличается сварливостью, высокомерием, ленью, а более всего себялюбием, каковое есть страшнейший из смертных грехов.
Не в сохранении девственности мудрость природы. Наоборот, потеря девственности приумножает её достояние: ведь ни одна новая девственница не может появиться на свет без того, чтобы ради этого не была утрачена девственность.
Мы живем в мире, в котором потерять телефон гораздо страшнее, чем девственность.
Разве не все равно, занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил? И не все ли равно, плыть на корабле, где уже плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал? Вот так же все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал.