Если нет этически правильного выхода, поступай неразумно.
Этика — это попытка придать всеобщую значимость некоторым нашим желаниям.
Техническое развитие не должно опережать морально-этическое. Иначе такой армагеддец наступит, что Бога сметет и чертям хвосты поотрывает.
Три закона робототехники совпадают с основными принципами большинства этических систем, существующих на земле. Конечно, каждый человек наделен инстинктом самосохранения. У робота это Третий закон. Каждый порядочный человек подчиняется определенным авторитетам, исполняет законы, следует обычаям, соблюдает приличия, даже если они лишают его некоторых удобств или подвергают опасности. У роботов это — Второй закон. Кроме того, предполагается, что каждый хороший человек должен любить своих ближних, как самого себя, рисковать своей жизнью ради других. Это у робота — Первый закон. Попросту говоря, Если Байерли исполняет все законы робототехники, он — или робот, или очень хороший человек.
Байерли баллотируется на должность мэра, конкуренты стали утверждать, что он робот.
Говорят, пальцы появились раньше вилок, а руки — раньше ножей.
У вас больше не возникает этических проблем, Ганнибал. Теперь они лишь эстетические.
Мы обязаны евреям системой этики, на которой выстроена вся наша христианская цивилизация.
Иерусалим, 1921 г.
Я проткнул ножом аорту. Вытащишь — истечёшь кровью и умрёшь. Считай, что это профессиональная этика.
— Почему нельзя убивать людей?
...
— Если бы людям было позволено убивать друг друга, государство не могло бы нормально функционировать. ... Если это иметь ввиду, то можно с лёгкостью понять логику того, почему разрешены войны и смертная казнь. Потому что они служат интересам государства. Позволено лишь то, что безопасно или полезно для государства. И это не имеет никакого отношения к морали и этике.
Любопытство не ведает этики. Возможно, это самая безнравственная из человеческих страстей.
... Его природная деликатность вступила в конфликт с естественным желанием рассмеяться...
— Представь, что за кроличьим племенем гонится один обобщённый удав. <...> А до реки ещё осталось около ста прыжков. Так вот, имеет ли право вожак, чтобы взбодрить выбившихся из сил, воскликнуть: «Кролики, ещё одно усилие! До реки только двадцать прыжков!»?
— Я полагаю, имеет, — сказал Возжаждавший, стараясь представить всю эту картину, — потом, когда они спасутся, он им объяснит, в чём дело.
— Нет, — сказал Задумавшийся, — так ошибались все преобразователи. Ведь задача спасения кроликов бесконечна во времени. Перебежав реку, кролики получат только передышку. Наш обобщённый удав найдёт где-нибудь выше или ниже по течению переброшенное через реку бревно и будет продолжать преследование. Ведь удав у нас обобщённый, а любителей крольчатины всегда найдётся достаточно...
— Значит, я так думаю, надо сохранить право на ложь для самого лучшего случая?
— Нет, — сказал Задумавшийся, — такого права нет. Как бы ни были кролики благодарны своему вожаку за то, что он взбодрил их своей ложью, в сознании их навсегда останется, что он может солгать. Так что в следующий раз сигнал об опасности они будут воспринимать как сознательное преувеличение. Но и вожак, солгав во имя истины, уже предал истину, он её обесчестил. И насколько он её обесчестил, настолько он сам её не сможет уважать... Она его будет раздражать...
Этика не имеет единиц измерения. Даже в вечных и общих определениях — добрый, злой, душевный, жестокий — мы беспомощно путаемся, не зная, с чем сравнить, как понять, кто действительно добр, а кто добренький, и что значит истинная порядочность, где критерии этих качеств.
Этическим воспитателем является только этически мыслящий и борющийся за этику человек.