Когда рассказываешь одну и ту же историю множество раз, она делается все больше похожей на правду.
Некоторые истории обрываются на середине. Они никуда не уходят, а не завершив предыдущую главу, мы не можем перейти к следующей.
Все истории банальны, — возразила я, — пока они не случаются лично с тобой.
Парни, было у вас такое, что ты рассказываешь своей девушке историю и где-то на середине понимаешь, что лучше ей эту историю вообще не рассказывать? И начинаешь на ходу убирать из этой истории все весёлые моменты. В итоге получаются истории из серии: «Мы, короче, сидели у Серёги, было скучно, Серёга говорит: «Сейчас всё будет». Тут позвонили в дверь и мы легли спать».
Реальность, как мне кажется, гораздо страшнее любой истории о мертвецах, призраках или инопланетянах.
В детстве мы особенно остро ощущаем, что кроме обычного, видимого мира есть ещё и мир невидимый. Смутная уверенность эта внушает нам искреннюю любовь к «ужастикам» любого содержания и качества; она же становится источником нашего вдохновения, когда мы придумываем свои «авторские» страшные истории, сколь бы наивны и неуклюжи они ни были.
Страх становится для нас неотъемлемой частью чудесного, главным настроением любой загадочной истории, непременным атрибутом тайны.
Для хороших историй нужны плохие персонажи.
Людей лучше рассматривать издали. Например, из окна; ещё лучше, если окно расположено на самом верху башни. Это очень увлекательно: люди на расстоянии. Рыцарь не пахнет перегаром и чесноком, принцесса не кажется стервой, беременной от конюха, а первые встречные никак не норовят сунуть кулаком в зубы вместо того, чтобы поделиться вином на привале. Маленькие люди таскают за плечами маленькие истории – лживые, противоречивые и сиюминутные, собранные в кудель пряхи, нить за нитью плетут они гобелен одной, большой и чудесной Истории. Сиди в башне, смотри из окна, любуйся.
Человек навыдумывает себе бог весть каких историй и носится с ними полжизни; не важно, что все это россказни и небылицы, главное – «мое», и точка. Мало того, он еще и гордится этим. Он даже счастлив. Так может продолжаться до бесконечности. Но вот в один прекрасный день что-то ломается в этой громадной машине грез – бац, – разрывается ни с того ни с сего; человек и в толк не возьмет, как это вдруг вся эта небывальщина уже не в нем, а перед ним, словно бред постороннего, только этот посторонний и есть он сам.
А ещё...
Некоторые тайны просто необходимо обнародовать, а истории поведать.