Приговоренный никогда не дорастает до виселицы.
Марионеток повесить легче всего – веревки уже есть.
Кто по закону казни лишь достоин,
Казни его, не бойся, будь спокоен.
Не торопись виновного казнить,
Потом не сможешь голову пришить.
Согласно сведениям журналиста-свидетеля, Мата Хари, знаменитая экзотическая танцовщица, которая занималась шпионажем во время Первой мировой войны, отказалась надеть повязку на глаза, когда в 1917 году французы вели её на расстрел.
— Мне обязательно это надевать? — спросила Мата Хари своего адвоката, как только увидела повязку.
— Если мадам не хочет, это ничего ничего не изменит, — ответил офицер, поспешно отворачиваясь.
Мату Хари не стали связывать и надевать повязку ей на глаза. Она смотрела своим мучителям прямо в лицо, когда священник, монахини и юрист отошли в сторону.
Раньше, мне кажется, человечество было спокойнее, потому что раньше проблему неконтролируемого гнева решали тем, что были публичные казни. Там просто шинковали человечка, мы колбасу в оливье потолще нарезаем, чем там. Люди всем городом приходили с детьми, смотрели и думали: «Ну и слава богу, ну и хорошо. И гневаться не надо...»
А там казни мощные были, конечно. Там если кого-то вешали, люди такие: «А чего это сегодня повешение? Вчера мужчину берёзами разорвали, а сегодня повесили. Палач уже не тот. Казнить палача!»
В ответ нa прaвду жертвы
Есть плаха пaлaчa.
Всегдa нaйдется третий,
Чье дело — прикaзaть.
Судья виновных метит,
Ему и отвечaть!
Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, всё это от душевного страдания отвлекает, так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь. А ведь главная, самая сильная боль, может не в ранах, а вот что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас — душа из тела вылетит, и что человеком уж больше не будешь, и что уж наверно; главное то, что наверно.
Богатство, слава, могущество; человек, который имел всё на свете — Золотой Роджер, — шёл к своей смерти. Он держал голову прямо, словно гордый воин.
— Что за вонь?
— Наверное, серой пахнет.
— Нет, это волосы на наших ногах опаляются. За сколько сгорает человек?
— Не знаю, меня первый раз сжигают, но думаю, что за час.
— Целый час? Так долго?
— К счастью, мы раньше дымом задохнёмся. Нет худа без добра.
<...>
— Ты мне нравишься.
— Что?!
— Как мужчина, ясно?
— А нам не пора загореться? Что-то долго.
— Хайме, ты мой напарник и друг, я очень тебя ценю, но пойми, сейчас не время и не место говорить о таких вещах. Твою мать, я сгораю со стыда!
Что там злодеи, что там душегубцы,
Когда имеются... «свободолюбцы»?!
Макбет? Бог с ним! Макбетиха? Бог с ней!
Свободолюбцы будут пострашней.
Свободолюбцы порицают казни.
Они и так добьют кого хотят.
Милошевича там... Или Хусейна...
Или внучат Каддафи — арапчат...
Пуская слух, что монстра нет опасней
Арабов, сербов, русских и других -
Свободолюбцы очень любят казни.
Желают казней. И свершают их.
<...>
Той фразы вроде радовались блеску,
Что «высказаться вправе даже враг».
Но впопыхах забили Чаушеску,
Чтоб высказаться не успел никак.
«Свободолюбцы» над порабощеньем
Народов размышляют круглый год.
«Свободолюбцы» смотрят с восхищеньем,
Как чья-то кровь по лезвию течёт.
Октябрь, 2011 год.
Невозможно описать словами, что чувствуешь, когда идешь на собственную казнь, а в последний момент понимаешь, что тебя откупили от нее.
— Ему нужен воздух — поднимите его. Дыши, боец. Сколько вас пришло?
— Здесь все.
— А как насчёт того корабля, который мы сбили?
— Моим людям нужен врач.
— Заботишься о своих людях? Не спеши с выводами!... Вот поэтому вам и не видать победы. Это место уже не ваше... Прикончить их... но не тратьте пули.
— Что? Хотите сыграть в «Крестики-нолики» версии «Я оторву вам башку»? [говорит, глядя на Эль Диабло] Ты следующий?
— Ты бредишь, мужик!