Любое мошенничество, основанное на жадности жертв, делало их и соучастниками.
— Вы не представляете, какие научные чудеса доступны человечеству.
— Почему же тогда человечество не делится такими штуками?
— Привычка делиться вашему виду не свойственна.
Жадность — песок в ваших руках...
Если вы откроете свою руку, чтобы набрать ещё песка, тогда то небольшое количество, что у вас уже есть в руках, ускользнет через ваши пальцы.
«Скучно жить, мой Евгений! Куда ни странствуй, всюду жестокость и глупость скажут: здравствуй!» И не только жестокость и глупость, но ещё и вопиющее, потрясающее лицемерие. <...> А что касается газа... Ну нет у вас газа! Нечем вам топить! Вы замёрзнете! Десятки тысяч британских пенсионеров гибнут от холода каждый год, каждую зиму в собственных домах и так. Это их собственная статистика. Они считают хорошим достижением, когда погибло двадцать тысяч за зиму, потому что люди вынуждены выбирать между тем, ему что-то купить себе поесть или оплатить свой дом, свою квартиру. Они не могут платить и погибают, замерзают насмерть в Великобритании. Что вы устроили? Зачем? Сами на свою голову.
Социализм нарушает как минимум три из десяти заповедей: он превращает правительство в Бога, узаконивает воровство и повышает жадность. В конце концов, дискуссии о неравенстве в доходах касаются не процветания, а мелкой злости. Почему тебя должно волновать, сколько денег я зарабатываю, если ты счастлив?
Когда ты знаешь, куда хочешь попасть, и идёшь в это место, применяя свою внутреннюю силу — вероятность того, что ты туда попадёшь, очень велика. Но, есть один важный момент! Главное, чтобы уровень жадности не зашкаливал на этом пути, а иллюзии не служили столбовыми указателями.
Дружба с подхалимами и прилипалами к чужому богатству ничего не стоит.
— Зачем мы сюда переехали? Это же глушь, тут с волками начнём дружить.
— Венди, жизнь учит, что жадные люди щедрыми не становятся, а если так начинают сорить долларами, значит ты вскоре отдашь им вдвое больше или случится что — то гораздо хуже. И поверь, волки в этом списке на пятой странице сразу после сдирания шкуры.
– Очень хорошо, – заметил Остап. – А теперь пусть разделит Паниковский, у него, как видно, имеется особое мнение.
<...>
– Нам с вами по четыре тысячи, – сказал он Бендеру, – а Балаганову две. Он и на две не наработал.
– А Козлевичу? – спросил Балаганов, в гневе закрывая глаза.
– За что же Козлевичу? – завизжал Паниковский. – Это грабеж! Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться! Я не знаю никакого Козлевича!