Свил жаворонок себе гнездо и стал высиживать птенцов на дороге, по которой слон ходил к водопою. Однажды слон, как обычно, шел к реке, чтобы напиться, и, не заметив гнезда, наступил на него и убил птенцов, раздавив яйца. Прилетел жаворонок и, увидев, какая беда постигла его, понял, что не кто иной, как слон, — виновник его несчастья. Подлетел к слону жаворонок, горько плача, опустился к нему на голову и промолвил: «О царь, зачем ты раздавил яйца и убил моих деток? Ведь я твой сосед и живу под твоей защитой! Неужто ты сделал это, презирая меня — малую пташку, сочтя меня жалким и ничтожным?» И слон ответил: «Так и есть, несчастный». Тогда жаворонок оставил слона, отправился к своим собратьям-птицам и пожаловался им на бесчестье и убийство. Птицы сказали: «Где уж нам, слабым, справиться с могучим зверем!» Но жаворонок обратился к сорокам и воронам: «Полетим со мной, я хочу, чтобы вы выклевали ему очи, а уж после того я сам с ним справлюсь».
Птицы согласились и, прилетев к слону всей стаей, выклевали ему глаза, и слон ослеп, лишился зренья, так что не мог уже найти дорогу к водопою и питался лишь тем, что мог достать хоботом, не сходя с места.
Увидев это, жаворонок устремился к водоему, где в изобилии водились лягушки. Он пожаловался им на злодейство слона. Лягушки заквакали: «Куда нам до слона! Что мы можем поделать с этим огромным зверем?» Жаворонок ответил: «Я хочу, чтобы вы отправились вместе со мной к глубокой яме, которая находится неподалеку от него. Прыгайте туда и квакайте как можно громче. Услышав вас, слон подумает, что находится у берега водоема, и, желая напиться, свалится в яму». И лягушки, откликнувшись на просьбу жаворонка, отправились к той яме, стали прыгать в нее и громко квакать. А слон, изнывавший от жажды, вдруг услышал кваканье лягушек и не усомнился, что находится на берегу водоема. Подойдя к яме, он потянулся, чтобы напиться, но не удержался на краю и угодил в ловушку. А жаворонок летал над головой слона, застрявшего в яме, и приговаривал: «Ну что, злодей, упоенный своею силой, презирающий мою слабость! Не велик ли мой разум при столь малом теле, не мал ли твой рассудок для столь огромной туши?»