Смерть не особо пугала её. Да и в жизнь после жизни она не верила — не могут все бесчинства этого мира обернуться благодатью в том. Будучи единственной открытой атеисткой среди друзей Лейлы, Налан считала плоть, а вовсе не абстрактность вроде души вечной. Её молекулы проникают в почву и дают удобрение растениям, эти растения поедают животные, а животных — люди, так что, несмотря на предположения большинства, человеческое тело бессмертно и находится в бесконечном путешествии по природным циклам. Чего ещё требовать от загробного мира?
Беспомощность Налан усиливала даже не внезапная смерть Лейлы, не ужас и жестокость, которые ей сопутствовали, а совершенное отсутствие справедливости во всём этом. Жизнь полна несправедливости, но, как теперь понимала Налан, смерть превосходит её в этом смысле.
Даже в детстве кровь у неё закипала, когда она видела, что с кем-нибудь — не важно, с кем, — обращаются жестоко и несправедливо. И если сравнить эту долю достоинства с малюсеньким наделом земли, которые принадлежит тебе, и только тебе, именно ты посеешь семя своей надежды. Этот крохотный зародыш в один прекрасный день даст ростки и расцветёт. По мнению Налан, именно за это малюсенькое семя и следует бороться.
Моя мама — я называла её тётей — часто чувствовала то же самое, а может, даже хуже. Люди всегда советовали ей побороть депрессию. Но у меня такое ощущение, что, как только мы начинаем видеть в чём-то врага, он становится сильнее. Как бумеранг. Ты отшвырнёшь его, а он возвращается и с силой бьёт тебя в лицо. Возможно, тебе стоит подружиться с депрессией.
Правила лишь иногда остаются правилами. В иное же время, в зависимости от обстоятельств, они бывают пустыми словами, абсурдными фразами или шутками без юмора. Правило — решето с такими крупными отверстиями, что сквозь них можно просунуть что угодно, они как жвачка, которая давно потеряла вкус, но выплюнуть которую нельзя.
Ночь на кладбище была совсем не похожа на ночь в городе. Тут тьма была не столько отсутствием света, сколько чем-то особым — живым и дышащим существом. Она преследовала их, словно любопытная тварь, — сложно сказать, что именно она делала: предупреждала их об ожидавшей впереди опасности или стремилась толкнуть ей навстречу, когда наступит удобный момент.
Печаль окутала её, словно плащ. Для неё религия всегда была источником надежды, стойкости и любви. Неким лифтом, поднимавшим её из темного подвала на свет духовности. Ей было больно от мысли, что этот же лифт способен, напротив, опустить других людей на самый низ. Учения, которые согревали её сердце и сближали с человечеством, вне зависимости от убеждений, цвета кожи и национальности, можно интерпретировать так, что они послужат разобщению, смятению и раздору между людьми, посеют семена враждебности и приведут к кровопролитию.
Д/Али сказал, что миллионы стамбульцев использовали лишь малую толику своего потенциала из-за губительной близости могил. Охота к нововведениям теряется, если всё время напоминать, мол, вот-вот придёт смерть со своей косой, которая отсвечивает красным в лучах заходящего солнца. Именно поэтому проекты реновации ни к чему не приводили и инфраструктуру строить не удавалось, а коллективная память оказывалась не прочнее салфетки. К чему создавать будущее или возвращаться мыслями к прошлому, если мы постоянно скатываемся к размышлениям о конце? Демократия, права человека, свобода слова — есть ли в них смысл, если в итоге мы все умрём? Устройство кладбищ и отношение к мёртвым, как заключил Д/Али, — самая большая разница между цивилизациями.
Вероятно, в городе, где всё постоянно меняется и исчезает, ни о чём не стоит беспокоиться, а полагаться следует лишь на текущий момент, который уже наполовину миновал.
В ту ночь, когда я закончила этот роман, в небе висел растущий месяц. Я думала о Текиле Лейле и о своей бабушке. Пусть первая — полностью вымышленный персонаж, а вторая не менее реальна, чем моя собственная кровь, почему-то мне показалось, что они встретились и подружились, словно сёстры-отщепенки. В конце концов, границы сознания ничего не значат для женщин, которые не перестают петь песни свободы в лунном свете…
Пояснение к цитате:
Слова автора о книге в разделе «Благодарности». Текила Лейла — главная героиня «10-ти минут 38-ми секунд в этом странном мире»
Стамбул — текучий город. Здесь всё не навсегда. И нет ничего неизменного. Наверное, это началось тысячелетия назад, когда растаяли льды, поднялся уровень моря, нахлынули паводковые воды и все известные формы жизни были разрушены. Наверное, первыми отсюда сбежали пессимисты, а оптимисты, видимо, решили остаться и поглядеть, как пойдут дела. Налан считала, что одна из неизбывных трагедий человеческой истории состоит в том, что пессимисты выживают лучше, чем оптимисты, а это, если мыслить логично, означает, что человечество несёт в себе гены тех, кто не верит в род людской.
Нахлынув, воды напирали со всех сторон, они топили всё на своём пути — животных, растения, людей. Так появились и Чёрное море, и Золотой Рог, и Босфор, и Мраморное море. Залив всё вокруг, воды создали участок суши, на котором в один прекрасный день вырос мощный город.
И она до сих пор не застыла, их родина. Закрывая глаза, Налан слышала волнение вод под ногами. Они мечутся, кружатся, чего-то ищут.
По-прежнему изменяются.
Нет вашей любимой цитаты из "Элиф Шафак. 10 минут 38 секунд в этом странном мире"? Добавить цитату