Ты протянула ко мне свои ручонки, улыбалась... будто просила о защите... а я не имел своего куска хлеба.
Вадиму пришлось покинуть свою сестру, когда та была младенцем, потому что их отец погиб
Ты протянула ко мне свои ручонки, улыбалась... будто просила о защите... а я не имел своего куска хлеба.
Вадиму пришлось покинуть свою сестру, когда та была младенцем, потому что их отец погиб
Как поэт, в минуту вдохновенного страданья бросая божественные стихи на бумагу, не чувствует, не помнит их, так и она не знала, что делала, не заботилась о приличии своих движений, и потому-то они обворожили всех зрителей; это было не искусство — но страсть.
Движения Ольги были плавны, небрежны; даже можно было заметить в них некоторую принужденность, ей несвойственную, но скоро она забылась; и тогда душевная буря вылилась наружу; как поэт, в минуту вдохновенного страданья бросая божественные стихи на бумагу, не чувствует, не помнит их, так и она не знала, что делала, не заботилась о приличии своих движений, и потому-то они обворожили всех зрителей; это было не искусство — но страсть.
Послушай, что если душа моя хуже моей наружности? но разве я виноват... я ничего не просил у людей, кроме хлеба — они прибавили к нему презрение и насмешки... я имел небо, землю и себя, я был богат всеми чувствами... видел солнце и был доволен... но постепенно всё исчезло: одна мысль, одно открытие, одна капля яда — берегись этой мысли, Ольга.
Книга написана о временах незадолго до пугачевского восстания
Их одежды были изображения их душ: черные, изорванные.
Люди, когда страдают, обыкновенно покорны, но если раз им удалось сбросить ношу свою, то ягнёнок превращается в тигра, притеснённый делается притеснителем и платит сторицею.
Где скрывается добродетель, там может скрываться и преступление.