И последнее, весьма печальное замечание. Как мы видели, у крысы после удара током возникает стресс-реакция. Но если дать возможность этой крысе от души покусать соседку, то стресс-реакция снижается. У павианов то же самое: самый надежный способ для особи низкого ранга снизить выделение глюкокортикоидов – это перенести агрессию на кого-то, кто еще ниже по рангу. Нечто подобное наблюдается и у нас: есть и отчаянная классовая борьба, когда бедные бьют богатых, но в основном беднота грызется с беднотой.
Роберт Сапольски - цитаты автора
Роберт Сапольски (р. 1957) — профессор нейробиологии Стэнфордского университета, лауреат премии гения Фонда Макартуров.
Что конкретно делают гены? Ген, участок ДНК, не производит поведения. Или эмоцию, или даже мимолетную мысль. Он нужен для производства белка. <...> Суть в том, что гормоны и нейротрансмиттеры крайне редко вызывают какое-то поведение. Обычно они вызывают склонность реагировать на окружающую среду определенным образом.
Что конкретно делают гены? Ген, участок ДНК, не производит поведения. Или эмоцию, или даже мимолетную мысль. Он нужен для производства белка, поскольку в последовательности ДНК, составляющей этот ген, закодирована определенная молекула белка. Некоторые из этих белков, безусловно, имеют отношение к поведению и чувствам и мыслям. В числе белков – гормоны и нейротрансмиттеры (химические передатчики информации между нейронами), рецепторы, которые получают гормональные и нейротрансмиттерные сообщения, ферменты, которые синтезируют и расщепляют эти нейротрансмиттеры, множество внутриклеточных сигнальных молекул, активность которых регулируется гормонами, и так далее. И все они необходимы для работы мозга. Но суть в том, что гормоны и нейротрансмиттеры крайне редко вызывают какое-то поведение. Обычно они вызывают склонность реагировать на окружающую среду определенным образом.
Берегитесь упрощенных объяснений.
Павианы заняты добыванием еды около четырех часов в день, смертельной опасности от хищников практически нет, так что около двенадцати дневных часов им остается на то, чтобы портить друг другу нервы. Совсем как у людей: редко кто-то зарабатывает себе гипертонический криз физической нагрузкой, никто не горюет из-за стихийного голода, нашествия саранчи или предстоящей битвы на топорах с боссом на парковке в пять вечера. Жизнь у нас вполне благополучна, так что мы можем позволить себе роскошь гробить собственное здоровье чисто психологическим стрессом, зарабатывая его в общении с себе подобными. Точно так же, как эти павианы.
Кучка обезьян сидит в поле. Завязывается драка. Дерутся два крупных высокоранговых самца. Напряжение росло между ними уже давно, и вот происходит взрыв. Сотня фунтов мускулов и тестостерона, острые клыки – больше, чем у взрослого льва. Выпады, удары, вопли.
Кто окажется поблизости, тот рискует пострадать – или в самой драке, или сразу после нее, когда проигравший захочет выместить обиду на ком-нибудь помельче.
Что логично сделать? Убраться подальше. Что делает половина животных? Бросают свои дела, встают на задние лапы, проталкиваются поближе, чтобы лучше видеть. Возможно, они хотят научиться искусству боя или молча засвидетельствовать крах пацифизма? Нет, им просто любопытно, что будет.
Выходит, что мы, люди, просто еще один вид приматов: жутко нервные, закомплексованные, самовлюбленные, но только со странными большими пальцами, но все равно приматы.
Сапольски более 20 лет провел за изучением приматов
Вооружившись глубоким знанием проблемы, лучшее, на что я могу надеяться, – это принести статистическую пользу, то есть, по сути, спасти одну сотую жизни здесь, одну тысячную – там. Это было бы и вправду прекрасно. Но от тяги к целым числам никуда не деться.
Немногим ученым доведется делать открытия или спасать человечество не частями, а целым. Спасение всех – удел клинической медицины, которая работает с конкретными людьми. Более того, «целочисленное» спасение жизни относится к той эре науки, которая уже практически закончилась – когда одинокий исследователь мог искоренить болезнь. В современном мире мы, ученые, имеем дело с факторами, которые влияют, изменяют, складываются и взаимодействуют, но редко напрямую вызывают глобальные перемены.
К середине XIX века, когда стали использовать расстрельные команды, часто одному из участников случайным образом давали холостой патрон. Даже понимая, холостой у него или нет (по отсутствию или наличию отдачи после выстрела), каждый стрелявший мог вечером пойти домой с уверенностью, что уж его-то точно нельзя обвинить в соучастии в убийстве.
Быть здоровым, как говорится, – это болеть тем же, что и все остальные.
Стыд – это когда все хором скажут «Не хотим, чтобы ты с нами жил», а вина – когда вы сами спросите: «Как мне теперь с собой жить?»
Большинство ученых, включая уже упомянутых авторов, считают стыд результатом внешней, со стороны группы, оценки, а вину – итогом внутренней оценки самого себя. Стыд требует аудитории, он связан с понятием чести. Вина же свойственна культурам с акцентом на частную жизнь, и здесь играет роль совесть. Стыд – это негативная оценка всей человеческой личности, вина, напротив, относится только к действию, поэтому можно одновременно ненавидеть грех и любить грешника. Чтобы надежно пристыдить человека, необходимо однородное общество конформистов. Действенность чувства вины требует уважения к закону. Испытывающему чувство стыда присуще желание спрятаться; чувство же вины вызывает порыв исправить промах. Стыд – это когда все хором скажут «Не хотим, чтобы ты с нами жил», а вина – когда вы сами спросите: «Как мне теперь с собой жить?»
Себя мы судим по внутренним намерениям, а других – по действиям. <...> Чужие совершают проступок просто потому, что они плохие, а Свои – потому, что обстоятельства так сложились.
Самопотакание отражает и ключевой когнитивный факт: себя мы судим по внутренним намерениям, а других – по действиям. Поэтому рассуждения о собственных прегрешениях включают в себя всю полноту информации о смягчающих обстоятельствах. Тут мы будто бы опять говорим про Своих и Чужих: Чужие совершают проступок просто потому, что они плохие, а Свои – потому, что обстоятельства так сложились; что же касается Меня, то Я – это самое средоточие Своих с самыми глубокими знаниями о внутреннем состоянии. Таким образом, на интеллектуальном уровне у человека не возникает никаких нестыковок или ощущения себя лицемером, и он с готовностью распознает за проступками внутренние душевные порывы. Просто это гораздо легче сделать, если проступок совершен им самим.
В те минуты, когда мы принимаем решения, порой важнейшие в нашей жизни, мы не являемся теми рациональными, независимыми мыслителями, каковыми хотели бы себя мнить.
Если бы нас по-умному спроектировали, то при увеличении потребления наши желания снижались бы. Но наша человеческая трагедия как раз в том, что чем больше нам дают, тем больше мы желаем. Ещё больше, ещё быстрее, ещё сильнее... И то, что вчера неожиданно доставило нам удовольствие, сегодня уже покажется само собой разумеющимся, а завтра и этого будет мало.
Свобода воли – это иллюзия.
- цитаты /
- цитаты из книг /
- Роберт Сапольски — цитаты из книг автора