Василий Розанов. Уединенное

Мы не зажжем инквизиции.
Зато тюремное ведомство — целое министерство.

Я похож на младенца в утробе матери, но которому вовсе не хочется родиться:
– «Мне и тут тепло»

Странник, вечный странник и везде только странник.

После книгопечатания любовь стала невозможной. какая же любовь «С книгою»?

Недодашь чего – и в душе тоска, даже если недодашь подарок.

Так весело, что планета затанцует.

Не выходите, девушки, замуж ни за писателей, ни за ученых. и писательство, и ученость — эгоизм.

Только такая любовь к человеку есть настоящая, не преуменьшенная против существа любви и ее задачи, – где любящий совершенно не отделяет себя в мысли и не разделяется как бы в самой крови и нервах от любимого.

Ведь через это собственно начинались все революции, из отвращения не к одному неудобству и не к одному врагу старого режима, а из отвращения к его порочности, к его преступлению, к его греху вообще. Вот мотив революции. Он нравственный, он светлый.
Чёрный огонь.

Чего хотел, тем и захлебнулся.

Даже не знаю, через «Еть¹» или «Е» пишется слово «Нравственность». И кто у нее папаша был — не знаю, и кто мамаша, и были ли деточки, и где адрес ее — ничегошеньки не знаю.

Мне все казалось – вообще, всегда, – что меня раздавили на улице лошади.

Кто не любит человека в радости его – не любит и ни в чем. Вот с этой мыслью как справится аскетизм. Кто не любит радости человека – не любит и самого человека.

До тех пор, пока вы не подчинитесь школе и покорно дадите ей переделать себя в не годного никуда человека, до тех пор вас никуда не пустят, никуда не примут, не дадут никакого места и не допустят ни до какой работы.

Не спорю, что это печально. но ведь вся русь печальна. «Всё русское печально», и тут только разведешь руками, – тоже по-русски.

60 раз только, в самом счастливом случае, я мог простоять в великий четверток «Со свечечками» всенощную: как же я мог хоть один четверг пропустить?!! Боже: дай пасох 60!!! Так мало. только 60 рождеств!!! Как же можно из этого пропустить хоть одно?!!