— Вы же нелюди, вы хуже зверей.
– Ты, я слышал, в Орловской губернии коллективизацией командовал, было такое?
– …Да. Я был представителем ЦК.
– По твоему приказу все до последнего зерна забирали, гнилую картошку, и ту забирали?
– Это была генеральная линия партии. Ликвидация кулачества как класса.
– А мамка моя братишку моего младшего убила, чтобы нас оставшихся прокормить. Я братишку ел, а ты, сука подлючая, хлеб да сметану жрал, которую у нас отнял.
– Я повторяю, я был представителем ЦК, и выполнял инструкции, это была генеральная линия партии…
– Это чтоб люди друг дружку жрали – такая генеральная линия? Я, таким как ты – ни мать свою, ни братьев, ни дом, который вы у нас отняли, не прощу. Подыхать буду – не прощу...
Не надо мне предлагать сто грамм для храбрости! Дайте лучше четыреста и я пойду на подвиги!
Наше дело телячье, обоссался и стой.
Здравия вам желаю, православные. И вам граждане мусульмане. И вам, граждане жиды. Зовут меня Антипка Глымов. Кликуха — «Кулак». Я — вор!
— Там немцы. Тихо, тихо. Мир — дружба. Сейчас с одним выпили, покурили и разошлись, как в море корабли.
— То есть как покурили? Как разошлись?
— А вот так вот — выпили, покурили и разошлись. Он сказал: «Карашо». И я сказал: «Хорошо». Он улыбнулся и ручкой помахал.
<...>
— Как же он стрелять-то не стал? Наверное, коммунист?
— Да ладно, был бы коммунистом, его бы свои давно шлепнули.
Я не храбрый, я хитрый. Все мы тут хитрые, поэтому и живы до сих пор.
— Ну, что за натура у тебя, Антип? В каждый котелок с кашей норовишь плюнуть.
— Если бы не моя натура, меня бы давно уже черви доедали.
Старый я стал для этой физкультуры. Если немец не пристукнет, от сердечного приступа помру.
— Зря, что ли, казенный спирт хлебали?
— Знали бы, не хлебали!
— Видишь как получается, комбат, враги у меня и спереди, и сзади.
— У нас у всех так.
— У кого это, у всех?
— У штрафников.
— Легче нквдшников пострелять, и уйти всем куды глаза глядят. Красноперых поди меньше, чем фрицев.
— Ты что сейчас сказал?
— А ты оглох, комбат? Не слышал? Могу повторить.
— Будем считать, что я этого не слышал. Ты говоришь, как враг!
— А я и есть враг. Я — вор с пятнадцати лет. Сейфы у государства бомбил, троих легавых уработал, двоих инкассаторов положил. Стало быть, я — враг и есть.
— Буду ждать, возвращайтесь.
— Это, Василий Степанович, как Бог даст. Что даст, то и поимеем.
— А почто вас штрафными называют? Вроде справные, не пьяные, рассудительные...
— А это видать мы в прошлой жизни шибко нагрешили, хозяйка, теперь, стало быть, грехи свои искупаем. А как искупим, снова грешить начнем.
- 1
- 2