Приятно ошибаться в человеке в лучшую сторону.
— Да, хорошего вы мнения о женщинах...
— Да нормального мы мнения о женщинах, мы плохого мнения об их подругах.
Что русскому отчество, то немцу фамилия.
Он вышагивал решение, причем мне кажется, что он не думал в этот момент ни о чем, просто шел себе и шел, а оно в нем вызревало.
— Ты не понимаешь, бухнуть на скамейке под кустом — это же...
— Это стильно.
— Вот!
— Это винтаж.
Ты знаешь, у меня в детстве для таких случаев был способ. Я себе представлял, что ко мне приходят фашисты, но не для того, чтобы «хенде хох», а с благородной миссией, помочь мне разобраться в моём внутреннем мире. Светят мне в лицо и задают вопрос, на который я сам себе не могу ответить. Не могу докопаться до правды, там... «Кого ты больше любишь, Марину Штурманову из «8 В» или Яну Мищенко из «9 Б»? Если скажешь правду, мы тебя отпустим, а нет — расстреляем». А они эту правду почему-то знают, ну, фашисты. И я так вдруг собираюсь и понимаю... Яну Мищенко! «Молодец, русский Иван...»
Каждый раз чувствую себя плохим, когда просто хочу быть счастливым.
— Сынок, это нехорошо.
— Мам, я не за осуждением, я за пониманием пришёл.
— Это несправедливо по отношению к Насте. Ну всё-таки двадцать лет...
— Да нет никакой справедливости. А я, мам, есть.
— Сынок, так нельзя.
— Пап, я знаю, что нельзя. Это ж вы меня воспитали. Но как можно — тоже невозможно.
— Молодой человек, какой-то у вас коньяк невеселый. Вы не могли бы нам налить что-нибудь порадостней.
— И побезответственней.
— С оттенком вот этого опа-опа-опа-опа.
Начинаешь запрещать себе делать то, что хочешь, а в итоге вообще запрещаешь себе собственно хотеть.
Мне сорок пять лет, а я до сих пор мучаюсь, думаю, как мне поступить: как хочется или как правильно? Мне, конечно, хочется поступить правильно, потому что это правильно, но как хочется тоже хочется! Потому что хочется!
