— Теперь у нас весь полк поющим будет.
— А если вам дивизию дадут, где балалаек наберётесь?
Вы на них не обижайтесь! Так, вообще, ребята они ничего, но вот некоторая эстетическая недоразвитость...
(вылезая из трофейного «Мессершмитта»)
Макарыч, принимай аппарат! Во, махнул не глядя. Можешь за хвост подержаться, дракон уже не кусается.
— Ты Поныри помнишь? Болтуны… Привыкли говорить: «Немец трус, немец боится лобовой, обязательно отвернёт!» А мой не отвернул… Да так, что плоскости поотлетали: крылышко влево, крылышко вправо. Очухался на земле — «Як» догорает, а у меня перед глазами… черешня цветёт.
<...>
— От войны не уйдёшь!
— От себя не уйдёшь — вот что страшно.
— Подавай в трибунал, командир. Вот рапорт о списании.
— Куда?
— В пехоту! К чёртовой матери! В штрафбат!
— «К чёртовой матери». А кто ж сбивать бубновых будет? Я с желторотиками, да?!
— Где здесь продеваются нитки?
— Какие нитки?
— Ну, это ведь летающая швейная машинка?
— Толкай! Посмотрел бы ты, как нас сегодня «мессеры» гоняли…
— Ах, так вы ещё и летаете?
— Там ещё впереди танков, наглец на белом коне генерал такой сидит.
— И погоны успел рассмотреть?
— Низковато шел. <...> Но наглецы.
— А все ты мне, милый друг, доложил?
— Все. Табак хороший.
— Хороший, а дальше?
— Да ты представляешь, как в оперетте. Танки, а вот этот на белом коне так мне ручкой...
— Ну ты и...
— Ну и я разочек махнул. Слушай, ну надо ж было наказать, это не сорок первый!
— Тебе было приказано не раскрывать себя.
— Да хрен с ним. А чего ж он, гад, на белом коне еще так...
— Я тебе эту белую лошадь еще вспомню.
Первая [эскадрилья] у нас молодцы. Если «Фокер» или «Мессер» завалить — это вторая, а если что достать — это первая.
— Эй, ребята, я же свой, советский!
— Ах, значит, «свой, советский»? На!
— Да вы хоть форму посмотрите, ребята!
— Так он ещё и форму нацепил! На!
— Ах ты, господа бога душу мать!
— Так он ещё и лается по-нашему!
— Ах ты, царица полей!
— Кажись, свой…