Бедняга Юлиан, подобно многим нашим современникам, желал верить, что человеческая жизнь значит несопоставимо больше, нежели она значит на самом деле. Болезнь его чрезвычайно характерна для нашей эпохи: нам так не хочется смиряться с конечностью нашего бытия, что мы готовы пойти на все, поверить любым фокусам, лишь бы только отдалить осознание той горькой тайной истины, что в конце нас ждет небытие.
Я музыки хочу, той горькой пищи,
Что насыщает нас, рабов любви.
Не думаю, что мы готовы умереть, любой из нас, без того, чтобы кто-то нас проводил.
В числе других своих милостей судьба посылает нам одну — мы не знаем, какой нас ждет конец.
Можно сказать, что человеческая цивилизация вообще начинается с кладбищ.