... Но легки они [Заповеди Божьи] только от любви, а если нет любви, то всё — Трудно. Поэтому храни любовь, не теряй её, потому что хотя и возможно её вернуть, но это даётся многими слезами и молитвами, а без любви трудно жить на свете. А кто пребывает в злобе, то это смерть души, от чего да сохранит нас Господь.
То, что кажется храбростью, иногда на самом деле всего лишь злоба.
Несмотря на то, что сильно спровоцировано, давайте ничего не делать через страсть и злобу.
Если вас легко разозлить, значит, вы не находитесь в равновесии с самим собой.
Скажи, что тебе это по нраву, скажи, что ты это не терпишь,
Это неважно, поскольку ты уже не изменишься.
Скажи, что желаешь этого, скажи, что нуждаешься в этом,
Приди и возьми это, поскольку мы превозносим унижения.
Скажи, что тебе это по нраву, скажи, что ты это не терпишь,
Просто ещё один упивающийся славой.
Не думай, что ты выше этого,
Злоба настигает с обоих сторон.
Если с безбожным будешь спорить по его же буйным правилам, то ещё больше воспалишь его наглость, отрицающую все и вся. Если с безумным говоришь повышенным тоном, мрак безумия сгущается. Если злобного думаешь убедить гневом, то ещё больше разжигаешь огонь ненависти. Кроткое и благое дело вот та вода, которой угашается весь этот пожар.
Бедняку трудно не испытывать никакой злобы, богатому легко не кичиться этим.
Он был из той породы мягких людей, которые долго терпят и многое прощают, но если уж разозлятся, то остановиться не могут.
Не ходи по дороге злобы. Если пойдёшь, — не сможешь свернуть.
Пояснение к цитате:
Потрошение Кур-скана Еретика, VI
Я подумал, как было бы интересно попытаться определить, несмотря на всю их сложность, до сих пор, с моей точки зрения, недостаточно изученные взаимоотношения доброты и злобы в одном и том же сердце.
А ещё...
В сознании Фрэнка ненависть обернулась ослепительным светом, превратившимся в безмолвный вопль, столь громкий, что он способен был взорвать любые зеркала, в которых отражалась человеческая злоба, любые стены, за которыми скрывалась подлость, любые запертые двери, в которые тщетно стучали кулаками те, кто безнадежно просил впустить их, ища помощи в собственном отчаянии.