Я не верила в существование особого божьего промысла на свой счет. Не верила в то, что мои способности служат какой-то неведомой цели. Я просто считала, что в жизни мне крупно не повезло. И в меру сил пыталась более-менее сносно существовать с этим камнем на шее. Как вдруг камень увеличился до размеров надгробной плиты.
Говорят: целый народ нельзя подавлять без конца. Ложь! Можно! Мы же видим, как наш народ опустошился, одичал, и снизошло на него равнодушие уже не только к судьбам страны, уже не только к судьбе соседа, но даже к собственной судьбе и судьбе детей. Равнодушие, последняя спасительная реакция организма, стала нашей определяющей чертой. Оттого и популярность водки – невиданная даже по русским масштабам. Это – страшное равнодушие, когда человек видит свою жизнь не надколотой, не с отломанным уголком, а так безнадежно раздробленной, так вдоль и поперек изгаженной, что только ради алкогольного забвения еще стоит оставаться жить. Вот если бы водку запретили – тотчас бы у нас вспыхнула революция.
Не стоит хранить в глубинах души чувства печали и безнадёжности. Если они настоящие, всё равно дадут о себе знать, когда, казалось бы, о них забыла.
Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.
Мы летим на вращающемся комочке грязи в бесконечность, сами не знаем, зачем, и мы, бесспорно, умрём.
... переступить через безнадежность можно. И нужно.
За плечи – крыла, и – на голову с ног.
Их в небо влечёт неизвестная сила.
Вплетающий солнце в терновый венок,
Какая надежда тебя укусила?
Не выпит печали последний стакан,
Но снова живётся легко и красиво.
О ты, безоглядно поверивший снам,
Какая надежда тебя укусила?
Случалось и прежде
поверить надежде...
Простейшие движения ума, к которым прибегал этот человек, чтобы заслониться от безнадежности человеческой судьбы, поражали своей абсурдной эффективностью.
Такой человек – окурок, брошенный в пепельницу мегаполиса.
Все было неправильным, когда я был вдали от нее. Хотя и правильным не было то, когда я был с ней.
Финн обнимает потерявшего сознание Трясунчика, и со слезами целует его.
— Что ты делаешь? — спрашивает ошарашенный Джейк.
— Целую его! — со слезами закричал Финн. — Что же я еще могу сделать?!
Не надо биться головой о стену, и говорить, что ее нет!
А ещё...
Я выключаю солнце. Вслед за осенним ветром
время настанет греться у другого огня.
Я выключаю небо. Листья слетают с веток,
будто бы возвращаясь вновь в тишину, к корням.
Мне остаётся память – нежная, словно лето.
Сколько бы было жизни, если б услышал ты!
Сколько бы стало яви, сколько зажглось бы света…
Как же грустно прощаться. Страшно, до немоты.