Название станции, в которой я жил в детстве и юные годы вполне соответствует действительности. Хвойная. Кругом хвойные леса и внутри много хвойных деревьев, в основном сосны. Теперь я живу в Жуковском вот уже более 45 лет, тоже много сосен, но это не те сосны, высокие и стройные, а в Хвойной низкие и кучковатые – северные.
В этом романе один из главных героев – это смоковница, которой отведена очень важная роль в сюжете, и которую автор показывает как живое существо с собственным сознанием. Она способна любить, чувствовать и, самое главное, помнить.
Мне нравятся деревья: по-моему, они лучше других умеют мириться с условиями жизни.
Видишь эту траву? Она рада служить всем, занимая самое незавидное положение — у нас под ногами. Всякий раз, когда на неё наступают, она распрямляется, чтобы служить вновь. У неё нужно учиться смирению. Видишь это дерево? Оно терпеливо сносит палящий летний зной, а само дает нам тень. Оно терпит лютый холод, снабжая нас дровами, чтобы мы согрелись, оно может простоять несколько месяцев без капли влаги, одновременно принося людям сочные плоды, чтобы они утоляли жажду, — и всё это без единой жалобы! Нам надо учиться терпению у дерева. Надо стать смиреннее травинки, терпеливее дерева, выказывать искреннее уважение другим и не ожидать никакого уважения в ответ.
Мы не сравнялись и с деревьями: обыкновенная сосна живет четыреста лет, а секвойя – две тысячи. Но психология сильнее арифметики. Добившись, пусть небольшого, продления своего естественного срока, мы перешли некий психологический порог.
Милая Березка,
Рыжая краса.
Сердцу стала ближе
Русская коса.
Рыжая красавица
С талией осы.
Прячешь ты сережки
До будущей весны.
Нижний Новгород
— Как много жизни у нас в руках... Каждое из этих зерен могло стать деревом, каждое дерево могло принести потом сотни других плодов, а из плодов могли вырасти сотни деревьев. И так бесконечно. Только представьте, — если б каждое зернышко нашего граната проросло, на земле не осталось бы ничего, кроме гранатовых деревьев.
Ствол лесорубы валят за стволом.
Так осенью заметней гнезда птичьи -
Нам негде спрятаться: своим трудом
Мы дали лесу новое обличье…
<...>
Конец работе — день наш завершен,
И мы считаем кольца, те, что за год
Наращивает ствол — пьяны смолой;
А серебро сосновой терпкой кроны
Разметанное — хрупко под ногой...
1941 год.
Перевод: Антонина Калинина.
Проворней зебры ты порой,
подвижнее меридиана,
твой позвоночник под корой
звенит насмешливо и странно.
Нельзя твоих плодов срывать,
и пусть запомнят все поэты:
сокрыта здесь морская гладь,
здесь погрузились в сон кометы.
Мудрее рыб ты, и легки,
как тропики, твои движенья,
на все поэмы и стихи
в листве ты прячешь возраженья.
Перевод М. Кудинова
У сточной ямы, где луг цветной
Дуб стоит, уродливый, старый.
Весь в дырах — молний и бурь удары.
Тёрн и крапива чёрной стоят стеной.
<...>
О чём мыслишь, дуб, ты в час непогоды
У тьмы на краю? О рассказах косцов
В перерыв дневной: им кувшин готов
И вокруг отдыхают косы и всходы?
Или думаешь ты, как в далёкий день
Человек был повешен в кроне твоей:
Он ногами взбрыкнул, сжав удавку сильней,
И язык вылезал изо рта, как тень?
Перевод с немецкого Антона Чёрного.
Мерседес осматривала деревья, но ни одно не походило на то, которое дона Жозинья показала ей в книге. Рабыня углублялась в лес, трава распрямлялась за её шагами, исчезала тропинка. Когда ночь потушила последний свет, служанка улеглась на мешок из-под фасоли, накрылась листвой, уснула. Такой, вздрагивающей и сопящей, под пожухлой веткой лесного ореха её и нашло счастье.
Вдоль дорог, в шеренгу босую
дерева стоят, голосуя.
Продуваемы колким ветром,
растянулись на километры.
Днём ли, ночью, любой порою,
упираясь в асфальт корою,
друг за друга держась локтями,
безнадёжно машут ветвями.
Халиф на час, или рассказ про Абу-ль-Хасана-кутилу
А ещё...
У сточной ямы, где луг цветной
Дуб стоит, уродливый, старый.
Весь в дырах — молний и бурь удары.
Тёрн и крапива чёрной стоят стеной.
<...>
О чём мыслишь, дуб, ты в час непогоды
У тьмы на краю? О рассказах косцов
В перерыв дневной: им кувшин готов
И вокруг отдыхают косы и всходы?
Или думаешь ты, как в далёкий день
Человек был повешен в кроне твоей:
Он ногами взбрыкнул, сжав удавку сильней,
И язык вылезал изо рта, как тень?
Перевод с немецкого Антона Чёрного.