Покажи мне разницу между костями лжеца и честного человека.
Виктимность линчевателя (Vigilante Victimhood) — это когда жертвы и самозваные потерпевшие нарушают закон, игнорируют нормы и обходят институты с целью грандиозной самоидеализации, мести и обеспечения права на получение льгот. Традиционные жертвы принимают виктимность как уклад жизни. Жертвы идентичности конкурируют с другими жертвами за права, статус и льготы.
Лат. victima — жертва
Фильм Вадима Абдрашитова говорит о том, что подвиг может быть вовсе не подвигом, а дырой, основанной на разгильдяйстве, когда человек и себя гробит и тех, кто доверил ему, как профессионалу, свои жизни.
— ... вина. Кто ее измерит? Ты? Пусть это будет подвиг, а не уголовное дело с новыми жертвами. Даже если вдове дадут хорошую квартиру, даже ради этого стоит писать такие статьи. Кажется я тебе все объяснил.
— Вот такие, как ты, и есть основное зло. Вы своими баснями морочите людям голову, создаете превратную картину жизни, отучаете работать, уважать законы.
— И ты серьезно считаешь, что жизнь изменится к лучшему, если действовать сильными средствами?
— Да, сильными, сильными, в том числе.
Рядовые граждане — это привычные жертвы, а начальство — это новые жертвы.
— Я вот не понимаю людей, которые пишут не то, что думают.
— Ах вот как.
— Ну, угрожала бы тебе смерть, был бы ты стариком несчастным, пуганным-перепуганным, а то вон в цветущем возрасте, здоровый, обеспеченный и неглупый, ничего не грозит.
— Гм...
— Не поторопился ты с этой статьей?
Мне кажется, что самые опасные враги человечества — это лжецы. На свете есть сотни тысяч лжецов. Лжец — это журналист, который пишет «свобода» и думает при этом о свободе, с которой капиталисты эксплуатируют рабочих, а империалисты выжимают соки из колониальных народов. Лжец — это тот, кто говорит «мир», а на деле стоит за войну. Лжец — это тот, кто болтает о «достоинстве человека», а на деле ратует за смирение и покорность, учит молчать перед лицом несправедливости, закрывать глаза перед нищетой. Не желая кого-нибудь обидеть, я полагаю, что лжецы водятся в любой части света. В каждой стране есть или были свои лжецы, и очень хорошо, если та или иная страна сумела одолеть ложь.
Из предисловия к книге «Джельсомино в Стране Лгунов».
Я не могу терпеть то, как твоя ложь кажется правдой
Теперь всё, что я могу чувствовать — это пламя внутри.
Ты вечно обещаешь, что изменишься,
Но всё остаётся прежним.
Ты сгибаешь меня, пока не сломаешь, и это сводит меня с ума.
Речь об Олеге Дале.
— Вот. потом вы помолчали и сказали, будто про себя: может мне лечиться.
— Это я сказал?
— Ну да.
— Это я сказал?!
— Ну да, я еще подумал «у меня мама — врач. Вы это знаете, как бы со мной советуетесь». Чтобы я маме сказал, а вы по том...
— Какая мама? Ты что, сдурел совсем? ... Я сказал: что будем делать? Ты сказал: не знаю. Правильно?
— Правильно.
— Я говорю: а кто будет знать? И тогда ты сказал: а может мне лечиться. Правильно?
— Нет. Нет, неправильно, Андрей Львович. может мне лечиться. — сказали вы. Я еще подумал: вы очень много работаете, такой усталый вид.
— При чем здесь усталый вид? Я последний раз тебя спрашиваю: от чего ты хочешь лечиться?
— Вы спросили: догадываешься, Петров?
— Хватит! Чем ты болен?
— У вас уже руки трясутся. Вы и в правду болеете. У вас это подсознательно вырвалось. А вы не помните. Мама говорила, — такое бывает, — при сложных формах...
В 90-х годах, когда Гришин стал пожилым человеком, газеты начали его обвинять в том, что он давал квартиры и помогал театрам, потому что у него актрисы были в любовницах.
Твое увольнение было дело решенное. Никому не нужна была правда.
— Твою статью даже читать никто не будет, пиши заявление по собственному желанию.
— А если бы на ее месте были ваши девочки?
— Ты думаешь, что говоришь?
— Правду.
А ещё...
— Там в зале есть девушка Венера. Как её зовут?
— Плутоний.
— Ты нахалка.
— Что, перестать быть нахалкой?
— Нет.