Я бросила снимки в канаву и села на тротуар рядом с фотолабораторией, чувствуя себя неудачницей.
– Экспериментируете с абстракцией?
– Нет, экспериментирую с безрукостью.
— Не стесняйся, говори честно. Я слушаю.
— Ну, вы решили выставить себя напоказ, почему нет, но это можно раз, два, три, ну четыре раза, но не больше. Вы не можете в самом себе разобраться и всячески пытаетесь привлечь всеобщее внимание, вот и все. И нам это совершенно неинтересно.
— А, шутка? Ясно. Ну пока.
— Ты что, с ума сошел?
— Он сам просил честно.
— В таких местах не принято говорить честно.
Бальтазар в лицо художнику высказал свое мнение о его нелепой выставке.
— А это? Я здесь не вижу названия. Это что?
— Это? Это, сэр, вентилятор для проветривания помещения.
— Просто вентилятор? Как неловко.
— Крутой арт-дилер, но работает в таком районе? Сплошные граффити.
— Это Какако, здесь лучшие художники острова. Вот взгляни, какая красота. И композиция глаз не нарадуется. Плюс Умато, отдаёт эпохой раннего Ренессанса. Да это практически уличный Тициан. За неё отваливают рэперы миллионы.
— Ты шаришь в искусстве, но ты, брат, здоровый, ты не похож на знатока.
— У меня степень по истории искусств. В саму школу не взяли, пришлось изучать историю искусств. Сказал только сейчас, иначе твой мозг был бы шокирован, что друзья тоже подкованы. Ну вот, ты шокирован...
— И каково ваше мнение по поводу современного искусства?
— Трудно выразить словами. Я знаю только, что мне нравится, а что нет. К примеру, от картин Мюро я просто в восторге. От картины идёт какое-то тепло. Я понимаю, это звучит очень неопределённо.
— Нет, на самом деле это подтверждает нечто, что всегда удивляло меня в современном искусстве. Абстрактном искусстве. Оно, вероятно, возникает там, где кончается религиозное искусство, которое пытается показать вам божественное. Современный художник просто придаёт основным элементам современную форму и цвет.
— И все же? — напирал он дальше – Вы поняли задумку? Главное… — и тут перебила его я.
— Главное это показать мир за гранью. Мы столько слышали о нем, но увидим лишь однажды. Существа, порядок, ритуалы и обряды – виденье постановщика, а ему должны поверить. Зрителю может нравиться увиденное, а может и нет, но он обязан ощутить посыл, прочувствовать жизнь там – ответила я, глядя ему прямо в глаза.
— А вы? – спросил он.
— А я осталась равнодушной к тому, что происходило на сцене. Только хотелось прекратить это шоу.
Не всегда же режиссеры расхваливали свои картины перед показом. Не всегда же был закон о запрете критики «искусства». Не всегда же толпа ряженых, развлекающих людей с психологическими проблемами, отвлекающих от серости существования, налагала на себя полномочия олимпийских богов, растрачивая последние крохи трудоспособности и связи с реальностью…
После литургии в храме Христа Спасителя. 20.11.2017 Патриарх Кирилл отмечает свой день рождения (71 год).
iPhilm-индустрия, или «айкинематограф» (почему бы маркетологам не позволить нам простое «айф» или даже «к-айф» – все поймут, о чем речь) развивается сегодня в том же направлении, что и все остальные виды «энтертейнмента»: пустая динамика, повторение сделавших когда-то кассу клише, virtue signalling в форме угодливого подчинения последнему писку левой цензуры (проблемы для бизнеса не нужны никому) – и при этом полный отказ от всего, что может хоть ненадолго задержаться в умственном кишечнике. Сознание потребителя должно оставаться пустым и готовым к немедленному приему нового продукта: пока мы писали эту фразу, на подступах к его глазам, ушам и носу уже образовалась бешено сигналящая пробка. Неудивительно, что взыскательные ценители сомневаются, можно ли вообще считать айфильмы искусством или правильнее причислять их к жанру порнографии – востребованному, но не осененному крылом музы.
Проблема с кино в наши дни заключается в том, что оно превращается в математику. Люди могут читать фильм математически; они знают, когда это произойдет и что произойдет; примерно через 30 минут понимают, как это закончится. Таким образом, фильм стал математическим решением. И это скучно, потому что искусство не математика.
— Вот читал я тут недавно Генри Миллера... — неожиданно изрёк водитель.
Вид водителя не внушал надежда даже на то, что он читал модных Мураками и Коэльо. Честно говоря, насчёт Тургенева, Джека Лондона и Стругацких тоже существовали изрядные сомнения...
— Слушай, вот не понимаю я этой высокой литературы! Читаю, читаю... Что за беда такая? Если высокая литература — значит или говно едят, или в жопу трахаются! Вот как себя пересиливать — и читать такое?
— Вы не пересиливайте, — посоветовал я. — Читайте классику.
— Я Тютчева очень люблю, — неожиданно сказал водитель. И замолчал — как обрезало. Так мы и доехали до Студёного проезда — молча и в размышлениях о высокой литературы.