Мне хотелось бы написать историю человека, который, прежде чем решиться на что-нибудь, сначала выслушает каждого, с каждым посоветуется, убедившись на опыте, что мнения различных людей по каждому вопросу противоречат друг другу, он в заключение придёт к выводу, что следует слушать только самого себя, и сразу станет очень сильным.
Как можно чувствовать привязанность к жизни, если утрачена возможность делать добро?
Только снобы тешатся, выставляя напоказ все свои драгоценности, особенно когда те поддельные.
Мнение принадлежит Роберу, однако встречается в письме Ольвье Бернару.
Сердце не обладает способностью соболезновать по заказу; я испытывал к нему лишь отвращение.
Благодеяния <...> бывают приятны только в тех случаях, когда мы имеем возможность платить тем же.
И, не будучи в состоянии объяснить себе холодность своего возлюбленного, она возлагала ответственность за это на себя, говорила себе, что могла бы покорить его, если бы была покрасивее и посмелее; не будучи в силах его ненавидеть, она обвиняла себя, уничижалась, считала себя никчемной, не видела смысла в своем существовании и не признавала больше за собой никаких достоинств.
Некоторые люди очень радуются такому умению владеть собой, не соглашаясь признать, что часто бывают обязаны этой способностью не столько силе характера, сколько известной вялости темперамента.
Ах, как трудно произнести самое незначительное слово, когда оно требует полного одобрения другого существа! Достаточно замешкаться сердцу, и оно отягчает и парализует мозг.
Дьявол с Богом заодно, они действуют сообща. Мы стараемся убедить себя, будто все зло, существующее на земле, идет от дьявола, но это объясняется тем, что иначе мы не нашли бы в себе сил простить Богу. Он играет с нами, как кошка с мышью, которую она мучит... И после этого он еще требует от нас быть признательными ему. Признательными за что? за что?... <...> Знаете, что самое ужасное из всего сделанного им?... Принести в жертву собственного сына для нашего спасения. Собственного сына! Собственного сына!... Жестокость — вот первое из свойств Бога.
Когда я был молод, я вел очень суровую жизнь, радовался силе своего характера каждый раз, когда мне удавалось победить какое-либо искушение. Я не понимал, что, думая, будто освобождаюсь, я все больше и больше становился рабом своей гордыни. Каждая из этих побед над собой означала поворот ключа в замке от двери моей тюрьмы. Вот что я подразумевал, когда сказал вам, что Бог меня надул. Он устроил так, что я принял за добродетель свою гордость. Бог посмеялся надо мною. Он потешается. Я думаю, что он играет с нами, как кошка с мышью. Он посылает на искушение, зная, что мы будем не в силах устоять; если нам все же удается устоять, то он отмщает нам еще горше.
Мне кажется иногда, что я не существую на самом деле, но лишь воображаю, будто существую. Наибольшего труда мне стоит заставить себя поверить в собственную реальность. Моя реальность беспрестанно ускользает от меня, и когда я смотрю на свои действия, то плохо понимаю, почему тот, кого я вижу действующим, тождествен с тем, кто смотрит, удивляется и сомневается, что он может быть актером и зрителем одновременно.
Она ничего не умела открыть самостоятельно. Каждый из её восторгов — теперь я понимаю это — был для неё только постелью, на которой её мысли удобно было улечься рядом с моими мыслями; ничто в них не служило ответом на глубокие требования её собственной природы.
Семья оберегала его одиночество; дьявол действовал иначе.