Если на меня нападают на улице, и у меня, чтобы избежать удара, нет другого средства, кроме как самому нанести удар, я это сделаю. Не для того, чтобы напасть, а для того, чтобы защитить свою жизнь. Жизнь и только жизнь служит мерилом законности применения физической защиты. Каково наше намерение: принизить, укоротить, уничтожить жизнь или защитить, помочь жизни и поддержать ее?
Вот цель, которая мне особенно нравится: несмотря на самые непреодолимые трудности, без отрицания и подавления обрести ощущение жизни, радость и вкус к ней. Без нигилизма и дьявольщины, просто и осознанно, пережить свое перевоплощение, стараясь не попасть в привычные ловушки: зацикленность на привычках, принципах и старых залеченных или незалеченных ранах и бегство в идеализацию или бестелесную духовность.
<...> фундаментальные основы нашего существования: мы нуждаемся в ощущении смысла своей жизни, ее человеческой, философской, духовной значимости, а также мы нуждаемся в том, чтобы чувствовать, что мы существуем во плоти, что живем и трепещем, что можно до дна испить наслаждение от того, что ты живешь. Если мы конструктивно не позаботимся об этих потребностях, мы рискуем попробовать удовлетворить их деструктивным образом.
Свобода не предполагает возможности делать все что угодно, а, скорее, иметь возможность делать то, что ты решил сделать.
<...> как похожи на нас наши учреждения – тем, что все еще не ставят в центр своих интересов и обязанностей человека, но усиленно занимаются тем, что окружает человека.
Если мы с колыбели росли в атмосфере напряженности и эмоционального дискомфорта, если с детства мы верили, что агрессия против другого – единственный способ занять свое место, если только мы вообще не отреклись от мысли занять его, в нас укореняется некое неприятие благополучия. Благополучие может показаться не таким волнующим, как трудности, и не таким безопасным, поскольку оно для нас – неизвестное. Тогда не исключено, что мы будем бессознательно воссоздавать знакомые нам обстоятельства, чтобы снова найти известное и волнующее.
Только взяв на себя ответственность за сделанный выбор или за то, как мы используем свое время, мы становимся способными изменить все, что нам хотелось бы изменить.
Я полагаю, что мы по привычке говорим: «У меня нет выбора» – точно так же, как мы говорим: «У меня нет времени». Если бы мы лучше осознали свои потребности, нам стало бы ясно, что мы сами расставляем приоритеты. И это, бесспорно, отражается на том, как мы используем свое время.
Если мы будем навязывать свои запросы как требования, то в ответ получим либо подчинение, либо бунт, а не контакт.
Часто мы неосознанно отдаем предпочтение клетке, привычной жердочке, а не свободному выбору, возможности вылететь через открытую дверцу. А ведь дверца открыта, широко открыта <...> Отчего так? Не оттого ли, что свобода пугает нас больше, чем принуждение?
Принуждение хорошо нам известно. Мы с ним близко знакомы. Оно привычно, некомфортно, но привычно. А вот свобода! Она – в новинку и вызывает страх неизвестного. После того как в нас на протяжении многих поколений воспитывали чувство долга или привычку, трудно поступать в соответствии со своим выбором и душевным порывом. Но это жизненно необходимо. Чтобы мир не стал бесчувственным, нужно, чтобы у каждого из нас был душевный порыв.
Мы часто не можем избавиться от своих «нужно», которые были сформулированы очень давно и с тех пор не обновлялись. Если «нужно» не подразумевает «мне действительно хотелось бы», значит, оно устарело и ближе к непроизвольному рефлексу, чем к ответственной осознанности.