— Так что я говорила? Семья — это здорово.
— Согласен. Семья — это бесценно!
Я — за честность, равенство, доброту, сострадание, за то, чтобы относиться к людям так, как хочешь, чтобы относились к тебе. За помощь тем, кто в ней нуждается. Для меня это и есть настоящие традиционные ценности.
Твою бунтарскую натуру ценят до тех пор, пока твои взгляды совпадают с окружающими тебя людьми, ты для них умный, знающий и интересный собеседник, но как только ты, не знаю, получаешь новые ценности, пересматриваешь те или иные вопросы, от тебя отвернуться очень многие, даже те, кто за тобой следовал и верил в тебя.
Мы вскоре открыли, что общество более интересовалось последним скандалом, чем трагедиями Софокла или мудростью Платона.
Мы ценим не то, что должны, и дорожим не тем. Совершенно не тем. Мы любим тех, кому на нас плевать, кто о нас даже не знает, кто давно погиб или оставил нас без всего. Мы делим мир на чёрное и белое и, забыв о втором, зарываемся с головой в первое, выдумывая проблемы, которых нет, задыхаясь от апатии, для которой не было причин, упиваясь своей грустью. Мы стремимся к богатству, надеясь на то, что хотя бы оно сделает нас счастливыми в этом бесконечно одиноком мире. Но ведь пока у нас есть жизнь, мы уже самые богатые и счастливые во Вселенной. Отними её у нас – что останется?
Разрушительные и вредные традиции пропадают либо в результате добровольных изменений, либо, более трагически, в результате исчезновения действовавшего согласно им общества. Тогда получается, что если традиция выжила, то она обладает некой положительной ценностью, даже если мы ее не видим. Имеет смысл изменять или отменять традиции, которые не работают.
Национальность не имеет никакого значения, если люди подходят друг другу и разделяют общее мировоззрение и ценности.
Перетянутая резинкой пачка открыток, которые он присылал ей из своих путешествий, несмотря на существование всех этих интернетов, твиттеров и фейсбуков. Он искал почту, покупал открытки, «прижимал их к губам перед отправкой» и опускал в почтовый ящик, который похлопывал ладонями «на счастье». Каждая открытка была ею читана-перечитана несчётное количество раз, зацелована её губами, на каждую она любовалась днями и ночами.
«Итак, пачка открыток, не имеющих особой материальной ценности…»
Ещё в сумке был ажурный мешочек, в котором хранились разноцветные магнитики на холодильник. С их кухни. Ими он прикреплял к холодильнику записки. Для неё. Маленькие записочки, которые она, прочитав, приклеивала к этим магнитикам – чтобы они не потерялись. Когда-то листочки были золотистыми, а теперь поблекли, посерели, выцвели, а некоторые уже вообще невозможно было прочесть.
…
«Коллекция предметов в мешочке из ажурной ткани искусственного происхождения. Вещи материальной ценности не имеют…»
…
— Вы правы. Ценности не имеют… — произнесла она тихо.
У героини крадут сумку и полицейский опрашивает её о содержимом. Она перечисляет предметы, которые были для неё очень дороги своими воспоминаниями. Полицейский же записывает за ней, что вещи материальной ценности не имеют.
Мир для нас минное поле, и мы идём по нему как великаны.