Участие не всегда приносит облегчение, иногда лучше выплакать своё горе.
Когда не с кем разделить горе – это ужасно, но настоящая катастрофа – когда не с кем разделить счастье.
Слез нет. Плакать бессмысленно, как пытаться излить цистерну горя через капельницу.
Подумать только, сколько людей живёт не имея ни малейшего представления о том, что такое горести, и пребывая в неизменном убеждении, что всё оборачивается к лучшему, как будто вокруг них никто не подыхает с голоду и не идёт ко дну!
Он сел на пароход рано, ища в нём (теперь это было уже ясно) спасения от города, где его пугали встречи с людьми, которые будут заговаривать с ним о случившемся. Он думал, что на пароходе сумеет прийти к какому-то соглашению со своим горем, ещё не зная, что горю никакие соглашения не помогут. Излечить его может только смерть, а всё другое лишь притупляет и обезболивает. Говорят, будто излечивает его и время. Но если излечение приносит тебе нечто иное, чем твоя смерть, тогда горе твоё, скорее всего, не настоящее.
Изнашивается всё — даже горе.
... И он расплакался, куда там – разрыдался, повергнув меня в тихий ужас, пусть я и жалел его всем сердцем. Страшно, знаете ли, наблюдать, как человек, всегда державший себя в руках, полностью теряет контроль над собой. Я постоял у двери, потом подошел к нему и обнял за плечи. Он схватился за меня обеими руками, как утопающий за брошенный спасательный круг, и, по-прежнему рыдая, уткнулся мне в живот. Потом, совладав с нервами, Мурс извинился. Он не решался встретиться со мной взглядом, стыдясь, что позволил себе распуститься до такой степени. Не любят люди, когда их видят в таком состоянии. Могут даже возненавидеть того, кто стал невольным свидетелем открытого проявления чувств.