Просто знай -
Я убъю вас всех ради смеха и забавы,
Принесу вас в жертву как можно более жестоко.
Ты жалок, тебе не спастись.
Кричи сколько влезет, ведь от страданий
Никому не спастись в этом мире.
135 серия
129 серия
Пояснение к цитате:
Цитата из мода «ФвС: Глава I».
С добрым утром, манекены в электричке!
В электричке нас повезет
По покинутым просторам родины-алкоголички
Делать вид, что вам повезет
Ха-ха-ха, ха...
Две лягушки упали в яму. Они прыгали изо всех сил, но не могли выбраться.
— Яма слишком глубока. Вам конец, просто смиритесь с этим! — кричали им сверху другие лягушки.
Одна из лягушек в яме трезво оценила свои способности и поняла, что лягушки сверху правы: из этой ситуации нет спасения. «Не хочу умирать медленной голодной смертью», — подумала лягушка, зарылась в грязь и задохнулась.
Вторая лягушка продолжала прыгать.
— Ты не сможешь, даже не пытайся! — кричали ей сверху.
Но лягушка ещё больше напрягала силы и прыгала всё выше, пока наконец не оказалась на поверхности.
— Ребята, — сказала она, тяжело дыша, — у меня с утра заложены уши, я не слышала ваших советов сверху, но уверена: они были очень хорошими. Спасибо, что подбадривали меня.
Пояснение к цитате:
Суфийская притча.
— Ты ей не пара.
— А ты пара?
— В большей степени. А потом я подумал… (...) Она меня пригласила. Колебалась, стоит ли, и пыталась понять, правда ли я изменился, или я всё тот же сукин сын, каким всегда был. Но она всегда давала мне шанс. 832 шанса. И я ни один из них не оправдал. 832 — это её предел. (...) Я жалок. Я её не заслуживаю. (...) Я люблю её…
Тебе никогда не контролировать мир, если ты позабыл ощущение незначительности.
Если ты писаешься от ужаса идеи одной – испытать беспомощность.
Испытать жуткую хрупкость мира,
когда всё, что ты,
всё, что любил,
всё, что выдумал –
прах.
Когда всё, что ты, рассыпается от дуновения как
останки людей в Помпеях.
Слышишь, Герберт?
Отчаяние – великолепно.
Как хрупкость.
И не воюют
с ними.
Не отрицают.
А я пятый год пытаюсь не сойти с ума,
И кроме вопля боли, ужаса отчаяния,
Мне кажется, что, в общем-то, отлично получается.
Если уж не смеяться над двадцатым веком, то надо всем застрелиться. Но и долго над ним не посмеёшься. Он таков, что впору бы выть.
Я просидел так довольно долго, думая о всякой всячине. Среди прочего и о том, какими мы тогда вернулись с войны — молодыми, но уже изверившимися, как шахтеры из обвалившейся шахты. Мы хотели сражаться с ложью, себялюбием, бессердечием, корыстью — со всем тем, что было повинно в нашем прошлом, что сделало нас черствыми, жесткими, лишило всякой веры, кроме веры в локоть товарища и в то, что нас никогда не обманывало, — в небо, табак, деревья, хлеб, землю; но что из всего этого вышло? Все рушилось на глазах, предавалось забвению, извращалось. А тому, кто хранил верность памяти, выпадали на долю бессилие, отчаяние, равнодушие и алкоголь. Время великих и смелых мечтаний миновало. Торжествовали деляги, коррупция, нищета.
Легко не заметить, как переходишь грань, а я вижу, что перешёл её.
А ещё...
То, что ты не хочешь погрязнуть в пучине отчаяния, не говорит о трусости. Это говорит о воле к выживанию.