Быть наедине и быть одиноким — это разные вещи. Иногда нам одиноко, но мы сами об этом не знаем.
Замкнутые и неуверенные в себе парни милыми бывают лишь в манге.
Женщины помимо всего прочего, жаловались на его замкнутость. Он предпочитал читать, а не слушать.
Не замыкайтесь на себя, не надо!
Вокруг — бесчисленное множество планет,
Миры Другие, где-то там — любимые глаза
И чье-то сердце бьется с вашим в такт.
И только замкнутость — одна преграда...
И даже если горизонт уходит вверх,
И даже если некому сказать,
Что все не так,
Вы жить-то продолжаете на шаре!
Да будет так, чтоб можно было прилететь,
И можно было улететь... Наверное...
Не бейтесь лбами в мировую твердь,
Свой разомкните круг, почувствуйте мгновение!
Даже в своей юности
Он был ничтожеством.
Содержал себя в чистоте,
Никуда не выходя.
Папе было стыдно,
Ему было стыдно, он был ничтожеством.
Запятнай репутацию семьи,
Репутацию семьи, никуда не выходя.
Вечно идя куда-то, не разбирая дороги, люди перемещаются по каким-то заранее расписанным местам, вооруженные ложью. Всегда ждут, когда попадут туда, откуда только что вернулись, или сожалеют о вещах, которых еще не совершили.
Как зеркало своей заповедной тоски,
Свободный Человек, любить ты будешь Море,
Своей безбрежностью хмелеть в родном просторе,
Чьи бездны, как твой дух безудержный, — горьки;
Свой темный лик ловить под отсветом зыбей
Пустым объятием и сердца ропот гневный
С весельем узнавать в их злобе многозевной,
В неукротимости немолкнущих скорбей.
Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны.
Кто тайное твое, о Человек, поведал?
Кто клады влажных недр исчислил и разведал,
О Море?... Жадные ревнивцы глубины!
перевод Вячеслава Иванова
Спрятав чек в бумажник, он взял несколько книг и положил их стопкой на столик у кровати. Он купил их недавно, чтобы читать в бессонные ночи. С ним происходило что-то непонятное – книги приобретали для него все большее значение. И хотя они не могли заменить всего, тем не менее задевали какую-то внутреннюю сферу, куда уже не было доступа ничему другому. Он вспомнил, что в течение первых лет жизни на чужбине ни разу не брал в руки книги. Все, о чем в них говорилось, было слишком бледно по сравнению с тем, что происходило в действительности. Теперь же книги превратились для него в своего рода оборонительный вал, и хотя реальной защиты они не давали, в них все же можно было найти какую-то опору. Они не особенно помогали жить, но спасали от отчаяния в эпоху, когда мир неудержимо катился в непроглядную тьму мрачной пропасти. Они не давали отчаиваться, и этого было достаточно. В далеком прошлом у людей родились мысли, которые сегодня презираются и высмеиваются, но мысли эти возникли и останутся навсегда, и это уже само по себе было утешением.
Твоя судьба не дура
И не злодейка,
Твой рубль бережет копейка,
Step by step — [шаг за шагом, медленно продвигаясь]
Пока от монитора не ослеп.
Пускай у тебя уже не стоит,
Зато начальник тебе благодарит.
Если хочешь, чтобы подросток замкнулся в себе, предложи ему: «Может, поговорим?»
Любим людей, хоть и не всегда скажешь по лицам,
Просто боимся открыться, чтоб не породниться.
Начало всякой новеллы сперва кажется нелепым. Кажется невероятным, чтобы этот новый, еще не сложившийся, крайне чувствительный организм мог устоять в сложившейся организации мира, которая, как всякая сложившаяся организация, стремится к замкнутости.
На самом же деле, жизнь любого человека является одновременно и открытой к миру и замкнутой; преодолевая свою замкнутость, он должен сохраняться как личность; обращаясь к будущему, не должен терять связи с прошлым, общение с другими должно служить его самоутверждению. Эти две стороны жизни присутствуют в любом её проявлении.