Трудно относиться спокойно ко всем глупостям молодежи; они сообщают, что дважды два — четыре, будто это для нас новость, и разочарованы, если мы не разделяем их удивления по поводу того, что курица несет яйца. В их тирадах полно ерунды, и все же там не только ерунда. Мы должны помнить, что многое нужно забыть и многому научиться, когда впервые лицом к лицу сталкиваешься с жизнью. Не так это легко — отказаться от своих идеалов, и жестокие факты нашего повседневного бытия — горькие пилюли.

В наше время детей балуют чуть ли не всю жизнь, потакают всем их прихотям. И не в одной-единственной семье: так же растут дети соседей и соседей соседей. Всюду одно и то же. Все растут в уверенности, что они особые, лучше всех, и пытаются доказать это самим себе, совершить что-нибудь, чтобы оправдать свое право на исключительность. А если им не удается обрести это «что-нибудь»? Тогда у них остается только непомерное самомнение. Они растут, как луковицы цветов на гидропонике, плавая в бесцветной, прозрачной среде нигилизма. Вокруг такой луковицы нет ничего — ничего, что дало бы им ощущение реальности. Все их материальные потребности удовлетворяются. Они швыряются деньгами и жаждут развлечений. Но, упиваясь развлечениями, они предпочитают забыть о том, что у них за душой нет ничего, кроме непомерно раздутого самомнения. Оно питается соками их искусственного мира, пускает корни, и эти корни разрастаются вглубь и вширь, пока не превращаются в настоящие дикие заросли, где всякий дальнейший рост невозможен. Куда бы ни отправлялись эти юнцы, разросшиеся корни гордыни и тщеславия всюду с ними, занимая несравнимо больше места, чем та луковица, из которой они проросли. Они уже ничего не могут с собой поделать и лениво плывут по течению.

Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по-русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!