Очень тяжело и неспокойно жить, когда ты не имеешь границ, словно по какой-то причине остался без кожи и связан каждым своим выходящим наружу нервным волокном со всем миром.
Все связано с тобой. Ты связан со всем. Неловкий взгляд, немягкое слово извне —
и ты уже летишь в пропасть паники, стыда и собственной никчемности, рассыпаясь на тысячи частей, или начинаешь яростно защищаться, чтобы в эту пропасть не упасть.
И я знаю точно — для того, кто без кожи, мир колюч по определению, любое неловкое прикосновение ранит. И тут важно, как бы ни было сложно, сквозь боль увидеть, что дело не в мире, с ним все ок. И даже, как ни странно, дело не во мне. Нет виноватых. Дело в отсутствии кожи.
Мир изменить, чтобы он стал мягок как материнская утроба, невозможно. А вот
психологическую кожу нарастить можно. Сложно. Долго. Но можно.

— Страшно? – Гленнон подсказал ему слово.
— Да, но даже больше того. Такое же чувство возникает, когда кто-то замахивается на тебя. Ты едва успеваешь понять, что тебя могут поранить.
— Ранит, вот какое слово подходит, — сказала мама с другой стороны. – Когда говоришь о сложном, чувствуешь, что тебя вот-вот могут поранить.
— Ты это чувствуешь? – Ли тихонько подошла сзади и тоже прижалась к дяде.
Дядя Джоб посмотрел на небо, а потом опустил взгляд на Ли.
— Да. Но, когда тебя ранят люди, это даже успокаивает. Понимаешь, кто тебя на самом деле любит, а кто нет.