Чёрные, белые, жёлтые и краснокожие — в тюрьме всё это несущественно, вот уж где наступает всеобщее равенство.
Да, я сидел. Это было давно, но раз всем интересно — не насилован, нет! Не так чтобы очень, а если и очень, то точно не слишком.
Находясь в тюрьме, я знал: если меня выпустят, я продолжу убивать. А ещё я знал, что меня никогда не выпустят.
Я готова сидеть с тараканами и клопами в самой грязной тюрьме, но лишь бы там была возможность читать.
— Если ложкой копать, то через четыре года мы будем дома. Понимаешь?
— Я тебе говорю, что если повнимательнее изучить вот эту схему, которую я достал, то, может быть, получится пораньше, чем через четыре года. Нам осталось сидеть два! Нахрена нам четыре года копать туннель?!
— Не забывает, как только отсидит — сразу же к маме.
— Хорошего сына воспитала, дай Бог каждому.
Я благодарен тем 27 годам, которые я провел в тюрьме, потому что это дало мне возможность сосредоточиться. С тех пор как я вышел на свободу, я эту возможность потерял.
Меня уже второй раз бросают за решётку. Кажется, я понемногу становлюсь преступницей.
А ещё...
В конце концов нас запихнули в крохотную камеру с двумя койками, уже заселённую примерно пятьюдесятью тысячами душ. Двадцать тысяч обитателей представляли блохи, ещё двадцать тысяч — клопы, а остальных я и по сей день не могу классифицировать.