Джонатан Сафран Фоер — цитаты из книг автора

Без контекста мы все чудовища.

У нас с Джулией всегда прекрасно получалось встречаться глазами, даже после развода. Мы как-то умели находить друг друга. Шутили: «Как мне найти тебя в толпе?» — «Просто будь собой».

— Яков боролся с Богом за благословение. Он и с Исавом боролся за благословение, и с Ливаном, и каждый раз он в конце концов одерживал верх. Он боролся, потому что понимал: благословение стоит, чтобы за него драться. Он знал, что удержать можно лишь то, что ты не согласен отпустить. Израиль, название исторической родины евреев, буквально означает «борется с Богом». Не «славит Бога», не «чтит Бога», не «любит Бога» и даже не «повинуется Богу». по сути дела, в этом имени звучит противоположность повиновению. «Борьба — это не только наше состояние, это наша суть, наше имя».
...
— Нужно только держать то, что ты не согласен отпускать, — продолжал Макс.

На иврите слово, означающее «грех», переводится как «промах мимо цели». Прости меня за те случаи, когда я согрешил перед тобой, немного уклонившись от цели, и за те случаи, когда я бежал прочь от того, к чему должен был спешить.

Спешите домой не только затем, что дома вы нужны, но и затем, что вам нужен дом.
Спешите домой не только драться за Израиль, но драться за себя.
Спешите домой, потому что народ без дома — не народ, как человек без дома не человек.
Спешите домой не затем, что согласны со всеми шагами Израиля, не затем, что считаете Израиль безупречной, или лучшей из стран. Спешите домой не затем, что Израиль таков, каким вы его хотите видеть, а затем, что он ваш.
Спешите домой затем, что история запомнит, какой выбор сделал каждый из нас сегодня.

... И тогда, куда бы вы ни решили поехать дальше, вы всегда будете дома.

«В болезни и в болезни, — сказала его мать на свадьбе. — Этого я вам желаю. Не ищите и не ждите чудес. Их нет. Их больше не будет. И нет лекарства от той боли, что всех больней. Есть только одно лечение: верить в боль другого и быть рядом, когда ему больно».

Еще простительно допустить, чтобы детям было больно, но нет такого наказания, которое было бы достаточным тому, кто сам, понимая это, причиняет боль своим детям.

Даже если ты не увидишь, как я плачу, я буду плакать.

— Мало просто вернуться домой, — сказал Бенджи. — Надо быть в силах там остаться.

— Я бы не смог ее взять.
Он посмеялся отеческим смешком и сказал:
— Когда-нибудь и ты сможешь.
— А что, если не смогу?
— Когда ты отец, то за тобой уже никого нет. Если ты не сделаешь что нужно, то кто сделает?
— Все равно, я бы не смог.
— Чем сильнее тебе будет не хотеться это делать, тем больше ты будешь отцом.

— Предположим, для нас, как евреев, есть две возможности: плакать беззвучно, как говорит твоя мама, или плакать по-еврейски, как ты сказал. Как это будет звучать — плач по-еврейски?
— Не знаю.
— Никто не знает, значит, ты не можешь ошибиться.
— Я даже не догадываюсь.
— Может, как смех? — предположил Макс.
— Как смех?
— Ну, я не знаю. Но у нас так.
На секунду, как мгновенный укол, Джейкоба охватил ужас, что он умудрился сломать жизнь трем самым прекрасным на свете человеческим существам.
Он вспомнил, что, когда Сэм был малышом, каждый раз, как он оцарапается, порежется или обожжется, после каждого анализа крови, каждого падения с ветки дерева, которая потом всегда считалась «слишком высокой», Джейкоб спешил подхватить его на руки, будто земля под ногами внезапно вспыхнула огнем, и говорил: «Ты цел. Все нормально. Ничего страшного Ты цел». И Сэм всегда ему верил. И Джейкоба потрясало, как это всякий раз срабатывало, и устыжало. Бывало, если требовалась ложь более явная, например, когда текла кровь, Джейкоб даже говорил: «Смешно». И сын верил ему, ведь у сыновей нет выбора. Но сыновьям бывает больно. И если они боль никак не показывают, это не значит, что ее нет. Это другая боль.

Любого толка формальности: в одежде, в речи, в проявлении эмоций — казались им вопиющим посягательством на данное Богом право всегда быть самими собой. Джейкобу это казалось возмутительным и достойным зависти.

В их семье было то, что никогда не следовало вспоминать, и то, что никогда не следовало забывать.