Не проси — ни словом, ни видом я секретов весны не выдам.
Потому что для них давно я словно вечнозеленая хвоя.
Перевод Я. Серпина.
Не проси — ни словом, ни видом я секретов весны не выдам.
Потому что для них давно я словно вечнозеленая хвоя.
Перевод Я. Серпина.
Я пришел, Лусия Мартинес,
створки губ твоих вскрыть губами,
расчесать зубцами рассвета
волос твоих черное пламя.
Перевод М. Самаева.
Девушка с веера,
с веером смуглым,
идет над рекою
мостиком круглым.
<...>
Девушка с веера,
с веером смуглым,
ищет мужчину,
чтоб стал ей супругом.
Перевод Юнны Мориц.
Мы карусель привяжем
меж звезд хрустальных,
это тюльпан, скажем,
из стран дальных.
Пятнистые наши лошадки
на пантер похожи.
Как апельсины сладки луна в желтой коже!
Перевод Инны Тыняновой.
Плачут за окнами
три соловьиных пары.
И вторит мужскому вздоху
открытая грудь гитары.
Перевод Юнны Мориц.
Перевод М. Самаева.
Но хрустнули обломками жемчужин
скорлупки чистой формы и я понял,
что я приговорен и безоружен.
Обшарили все церкви, все кладбища и клубы,
искали в бочках, рыскали в подвале,
разбили три скелета, чтоб выковырять золотые зубы.
Меня не отыскали.
Не отыскали?
Нет. Не отыскали.
Но помнят, как последняя луна
вверх по реке покочевала льдиной
и море — в тот же миг — по именам
припомнило все жертвы до единой.
Перевод А. Гелескула.
Многими признаётся, что Лорка в концовке стихотворения «История и круговорот трёх друзей» (1930, сборник «Поэт в Нью-Йорке») предчувствовал Гражданскую войну, собственную гибель и неизвестность места своего захоронения.
Перевод: М. Самаева.
Перевод: М. Самаева.
Тому, кто слывет мужчиной,
нескромничать не пристало.
И я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
вдогонку рубили ветер.
Я вел себя так, как должно, -
цыган до смертного часа.
Я дал ей ларец на память
и больше не стал встречаться,
запомнив обман той ночи
в туманах речной долины, -
она ведь была замужней,
а мне клялась, что невинна.
Перевод А. Гелескула
Перевод А. Гелескула