Я всегда был как кусочек мозайки, который никуда не вписывался. Грубый, бесполезный, небрежно брошенный маленький кусочек. Только Сури сказала, что я хорош таким, какой я есть и верила в меня. Я хочу стать таким же. Дарить больше доброты, чем получаю и давать больше тепла, чем ощущаю. Однажды, как сегодня, даже если весь мир будет твоим врагом, я останусь на твоей стороне и буду делать все возможное, чтобы ты улыбалась.
Тебе повезло, что я не бью женщин. Это в том случае, если ты женщина. А то я больше ни в чем не уверен.
Сказал Минерве Мэйфлауэр.
Я был слишком груб, когда сказал, что ему не нравится Бах. Я подумал, что я не нравлюсь ему.
— Дай угадаю — с моей стороны это было не вежливо?
— Да ты и на пай-девочку определённо не тянешь.
Ты смеешь называть человека, с которым ты только встретилась, «странным»? Это не только по аристократическим, но даже и по обычным меркам грубо!
Неужели полюбовное существование толкает к ненависти? Неужели благопристойная жизнь хочет грубости? Неужели мирный покой нуждается в жестокости? Неужели порядок требует, чтобы его растерзали?
Немного грубости пошло бы ему только на пользу. А много грубости, пожалуй, было бы еще лучше.
— Мы — отряд и каждый должен защищать других, друг за друга!
— Кто сказал такую фигню? Кто-то мудрый? Может, это преувеличение некоторое?
Он никогда не рассчитывал на то, что мир будет вести себя вежливо, благопристойно и даже разумно, и поэтому мир редко его разочаровывал. Напротив, Поэта часто утешала постоянная грубость и глупость мира. Однако до сегодняшнего дня мир не стрелял Поэту в живот из мушкета. Подобное развитие событий его совсем не радовало.