Иногда надо принимать решение, за которое тебя все возненавидят, потому что иначе будет ещё хуже.
Если спрятаться от проблем, они не перестанут существовать. Ведь рассыпается пеплом лишь фасад, в то время как фундамент остается незыблем.
— Я хочу медаль, и эскиз набросаю сам.
— Не спеши. Слушания ваших дел прошли без вас.
— Это пока мы спасали мир?
— Ник, как новичок, ты отделался выговором.
— Разумно.
— А Рою, в наказание...
— В наказание?!?
— Да. Твой служебный контракт продлен еще на пятьдесят три года.
— 53 года?! Что за... Что за бред сивой кобылы?! Ты просто не хочешь меня отпустить, верно, Милдред?
Он вышагивал решение, причем мне кажется, что он не думал в этот момент ни о чем, просто шел себе и шел, а оно в нем вызревало.
Надевший корону должен выдержать её тяжесть.
Смерть карьеры звучит не так уж плохо, когда альтернатива ей — смерть от карьеры.
Слоун решает идти до конца зная что за раскрытие тайны Конгресса её посадят как коррупционера
Вы из всего начинаете делать драму, когда вы не хотите решать свои настоящие проблемы.
— Слушай, старлей. Я всё хотел спросить у кого-нибудь. Что вы со страной сделали? Это ж одуреть можно! Как можно так жить? Это ж не жизнь. Это...
— Ожирели у тебя мозги. Ник МакКен. Американец... А страну мы вытянем. За уши, но вытянем. Но всю эту блоть* в бараний рог! Это я тебе обещаю. Живы будем, не помрём.
— Это мой ротный так говорил. Живы будем, не помрём.
— А ты где служил-то?
— Под Кандагаром.
— А в плен как попал?
— А это не твое дело! Во всяком случае, не по трусости! Не обделывался, как некоторые!
— Ну, ладно, ладно. Не кипятись. Верю. А чего ж ты, Коля, не вернулся-то? Видишь ведь, задыхаемся мы здесь в полном дерьме. Настоящих мужиков не хватает.
— А у меня в Америке дом, работа жена. Родит скоро. Понимаешь. Это было для меня как заново родиться.
— Жена, наверное, ждёт тебя?..
— Конечно, ждёт. Не надо сейчас об этом, лейтенант. На душе хреново. Мне много дадут? Или расстреляют? А, Вань? Ладно. Не буду портить вечер. Все проблемы завтра.
— А самолет у тебя когда? Самолет твой когда? Не опоздаешь?
— А что?
— Я наших не сдаю, Коль. Поэтому лейтенант до сих пор. Ну, чего молчишь? Твой рейс объявили. Может, останешься?
[объявление диспетчера: Со второго выхода заканчивается посадка на рейс 8768 от Москвы до Лос-Анжелеса.]
— Знаешь, лейтенант. Снова всё похоже на сон. У меня вообще жизнь из таких вот снов. Детство — сон, детдом — сон, армия — сон, плен — тоже сон. Сейчас жизнь в Америке тоже кажется сном. Знаешь, как бывает? Вспоминаешь и сам не веришь. Как будто не с тобой это было.
— Ну и ладно. Спи дальше. Ладно. Ну, двигай, двигай. Пока, шурави**.
— Прощай.
Блоть* — сначала это было болоть — порождения болота, гибели. То есть болезнь, зараза, то, что затягивает и губит. Впоследствии это блатные, блатняк.
Шурави** — так называли жители Афганистана советских солдат. «Салам, шурави!» На персидском языке šouravī ( شوروی ) — переводится как советский, а на арабском شورى (шура) — совет. Вот и получилось, что Советских воинов-интернационалистов стали звать «Шурави».
Знаешь, что отличает нас от боевых дроидов? Мы сами принимаем решения. И нам потом с ними жить.
Я, например, давным-давно не пытаюсь предсказывать действия Владимира Путина, я только отмечаю в спорных обстоятельствах, что каждый раз, когда мне казалось, что Путин ошибся, дальнейший ход событий показывал, что ошибся я.
Сегодня без психолога ни один москвич уже ничего не решает.
Решения, которые мы принимаем, находятся во власти наших привычек, ибо первые можно уподобить овцам, а последние – пастухам.