Внешняя красота — никакая не красота, а всего лишь приманка.
Заметив меня, она улыбнулась. Эта улыбка… Так, наверное, улыбались Анна Болейн и Елена из Трои.
Она обладала спокойным достоинством ученого и таинственным очарованием той, кому уготована особая судьба.
Когда он встал, то понял, что очарование и красота жены не померкли за три года испытаний и почти что бедности. Временами они скрывались под будничной маской рутинных дел, но тем поразительнее было их возвращение. В такие мгновения Росс понимал, что именно так привлекает в Демельзе многих мужчин.
Берег песчаный.
На лодку рыбачью присев,
тебе внимаю —
этой повестью о любви
зачарован и опьянен…
Пояснение к цитате:
В средневековых Китае и Японии образ «цветок», «цветок любви» служил метафорическим обозначением гетер, обитательниц «веселых кварталов».
Он был очарован тобой как раз потому, что ты был так очарован им.
— Тетушка Кэролайн меня об этом предупреждала.
— О чем?
— Она сказала, берегись, Клоуэнс, смотри как бы твоя матушка не отвлекла на себя внимание лучших кавалеров. Она в этом не виновата, бедняжка, просто ничего не может с этим поделать.
— Тетушке Кэролайн стоило бы дать тебе совет получше. Это уж точно! Или ты включаешь полковника Поуис-Джонса в число лучших кавалеров? И ответь, будь добра, неужели я хоть одно мгновение его поощряла?
— Дело не только в полковнике. Скажем, мистер Магнус в первый вечер. И сэр Джон Эгертон. И другие, к примеру, тот французкий аристократ, де Флао.
— Боже мой, да он мне в сыновья годится! Ну, почти.
— Но он вполне взрослый, чтобы быть не только сыном.
— Ох, ну он же француз! Они все такие.
— И всё равно, теперь я в полной мере осознала, почему папа прячет тебя в Нампаре.
— Надо полагать, ты понимаешь, насколько неподабающе для дочери говорить такое матери. Лучше подумай о своем собственном положении.
— Но именно это я и делаю! Уверена, тебе стоит лишь взглянуть на Эдварда с нужным выражением, и он тут же забудет меня и побежит за тобой.
— Это мой отец, вон там, переходит дорогу перед желтым экипажем.
— Высокий брюнет в споровождении женщины постарше и маленькой девочки? Кто они?
— Моя младая сестра и ее гувернантка. Изабелла-Роуз. И не так уж она мала! Ей десять лет.
— Она такая хорошенькая! По-моему, совершенно очаровательно.
— Ты бы не нашла ее столь очаровательной, если бы слышала как она поет. Голосит как мальчик-хорист, у которого ломается голос.
ГЕРБЕРТ: Замрите! Вы – великолепны.
Остановись, мгновение, ты прекрасно.
Замри на пальцах синевой.
Утреннее солнце шло ему… шло нам обоим непозволительно.
Нечеловечески шло.
ФРАНЦ: Это утренний свет. Он идет всем.
ГЕРБЕРТ: Идите к черту, господин Вертфоллен, с вашей псевдо-скромностью.
ФРАНЦ: Зачем? Он очаруется и станет вам соперником.
Даже не так – никакие бока не должны мешать ликованию.
Это я раньше дурой выкоряживалась перед зеркалом, полагая, что я несчастна, потому что толста.
Идиотка.
Какие бока могут помешать ликованию, когда оно бьёт гейзером из самых глубин?
Самое главное – это гейзер очарования. Ликования такого, которое прямо хочется разбрасывать, как вакханки – лепестки роз.
Разрывами!
Салютами!
И чтоб счастья с каждым выбросом неизмеримо больше.
Так счастье работает –
ты отдаешь, а у тебя прибавляется.
И, наоборот, старайся законсервировать счастье, как говяжью тушенку, и ты идиот –
нищий-нищий, тесненький, потненький и несчастный,
жадный, испуганный чёрт.
«И гурии в вечном раю не поют так сладко, как звезды в пустыне».
Звучание их песен, но ваших губ.
«Тяжелая кровь Саула».
Их сладости, ваши рассказы. Я сидела пьяной от вас
на своих зрачках.
И этого было мало.
На зрачках – мало, хотелось вас больше везде.
На каждом моём сантиметре тела. Я хочу вашу юность вне времени. Самую древнюю,
свежую
юность.