Какой я к этому времени —
даже определить не берусь.
Человек не человек,
а так —
людогусь.
Я всегда верил, что я в жизни один. Ты один.
Нет. Не один.
Кто ты? Если ты не знаешь с чем имеешь дело, не обрекай себя понапрасну.
Здесь. Ты не здесь. Кто ты? Я найду тебя. Ты будешь жить.
Что бы ты не делал, ты не выживешь.
Убей... убей. Нет, не могу убить.
Я сделаю так, что ты будешь желать смерти. Ты не сможешь ни жить, ни умереть.
Ты не здесь. Это не ты. Не ты.
Я мечтаю расстаться с миром денег в пользу... пользу чего? В пользу мира мыслей и чудес. Но как туда пройти? Подскажите, пожалуйста. Своими силами у меня никогда не выйдет. Я просто не знаю дороги.
Хочу отказаться от того, что я есть, выскользнуть из себя, сбросить всё, как змея сбрасывает старую кожу.
Механические часы, без внешней помощи, будут работать без остановки своей системы, пока она не нарушится. Как человек. Как жизнь.
Если какая-то часть даст сбой, время будет отставать, часы будут показывать неверно. Придется разобрать все части, вытащить их наружу, найти сбой. А потом вновь все по местам расставить.
Бездарные никогда не чувствуют себя бездарными. Они не мучаются, они завидуют и злятся. А ведь каждый в чём-то бездарен...
Никто не знает тебя настолько, насколько ты сам себя не знаешь.
Самое трудное, что есть в мире, — быть хорошим мыслителем, не будучи строгим критиком самого себя; и проверенным собеседником — в разговорах с самим собою.
Хочешь узнать своего главного врага? Посмотри в зеркало, справься с ним — остальные разбегутся!
Мало ли кто на кого похож! Важнее: кто ты на самом деле!
Сказка "Постричь мамонта"
Он погрузился в себя, с легкостью отдаваясь волнам одиночества, плывя по течению своей депрессии. Одно слово сразило его наповал, позволив чувствам, наполнявшим его до сего выплеснуться наружу, создавая круговорот в океане его жизни и унося его в самый центр личного безумия. Он упал на дно, больно уколов сердце об осколки воспоминаний, хранившихся на приличной глубине его души. Осматривая обломки старых, иссохших, уже ненужных эмоций, смешившихся с прахом, оставшимся от любимого мира, который когда-то цвел, беззаботно жил, не подозревая об ужасах будущего, он со слезами на глазах, обессиленный, опал, как желтый лист в ветреную погоду, отдавшись болезненной ностальгии, пронзившей его вздымающуюся грудь и эхом отразившейся от обшарпанных стен его мира, разрушенного и опустошенного.
А ещё...
Когда я вижу в зеркале собственное лицо, я пугаюсь; когда же я вижу, как выглядят окружающие, я успокаиваюсь.