– Чего только не услышишь нынче! Полурослики – маленькие человечки из старых северных песен и нянюшкиных сказок. Но мы-то не в сказке! Мы стоим на зелёной траве, под ярким солнцем!
– Одно другому не мешает, – отозвался Арагорн. – Те, что придут после нас, сложат легенды и о нашем времени. Мы стоим на зеленой траве, сказал ты. Но разве о зелёной траве не поётся в песнях? А ведь ты ходишь по ней наяву, в ярком свете солнца!
Глаза у него словно бездонные колодцы, а в колодцах – память целых тысячелетий и длинные, медленные мысли. Как будто все, что происходит здесь и сейчас, для него только искорки на поверхности, вроде как блестки солнца на листьях огромного дерева или рябь на воде очень, очень глубокого озера. Мне показалось, будто мы с Мерри нечаянно разбудили дерево, веками росшее и росшее себе из земли. Ну, не разбудили, наверное, потому что оно не совсем спало – оно, если хотите, просто жило само в себе, между кончиками своих корней и кончиками веток, между глубинами земными и небом, и вдруг проснулось – и смотрит на вас так же медленно и внимательно, как все эти бесконечные годы вглядывалось само в себя.
— А Сильмарилл в конце концов попал к Эарендилу. А потом... Ох, хозяин, а я ведь об этом раньше не думал! Ведь у нас с собой есть частичка того же самого света, ну, в этой стеклянной звездочке, которую вам дала Владычица! Значит, если разобраться, мы из той же самой истории и она продолжается! Неужели все великие истории – бесконечные?
– Да, Сэм, такие истории не кончаются, – ответил Фродо. – А вот герои приходят и уходят, когда закончат свое дело. Рано или поздно кончится и наша история.
– И тогда мы сможем отдохнуть и выспаться, – сказал Сэм и мрачно рассмеялся. – Что до меня, то мне больше ничего и не надо. Отдохнуть, выспаться, а потом встать и покопаться в саду. Боюсь, это с самого начала было моим единственным заветным желанием. Не про моего брата всякие важные и великие дела! Но все-таки интересно, попадем мы в песню или нет? Мы уже там, внутри, в легенде, это ясно, но вот какой она будет потом? Может, ее будут рассказывать по вечерам у камина, а может, много-много лет спустя запишут в толстую, большую книгу с красными и черными буквами?
— И все же, знай мы заранее, куда угодим, мы бы тут сейчас не сидели. Так, наверное, часто бывает. Взять все эти великие дела, господин Фродо, о которых говорится в старых песнях и сказках, ну, приключения, так я их называю. Я всегда думал, что знаменитые герои и прочие храбрецы просто ехали себе и смотрели – нет ли какого приключеньица? Они ведь были необыкновенные, а жизнь, признаться, зачастую скучновата. Вот они и пускались в путь – просто так, чтобы кровь разогнать. Но я перебрал все легенды и понял, что в тех, которые самые лучшие, ну, которые по-настоящему западают в душу, дела обстоят не так. Героев забрасывали в приключение, не спросившись у них самих, – так уж лежал их путь, если говорить вашими словами. Думаю, правда, им представлялось сколько угодно случаев махнуть на все рукой и податься домой, как и нам с вами, но никто на попятный не шел. А если кто-нибудь и пошел, мы про это никогда не узнаем, потому что про него забыли. Рассказывают только про тех, кто шел себе все вперед и вперед... Хотя, надо заметить, не все они кончили счастливо. По крайней мере, те, кто внутри легенды, и те, кто снаружи, могут еще поспорить, считать тот или иной конец счастливым или нет. Взять, например, старого господина Бильбо. Возвращаешься домой, дома все вроде бы хорошо – а в то же время все переменилось, все уже не то, понимаете? Но лучше всего, конечно, попадать в истории именно с таким концом, как у господина Бильбо, хотя они, может быть, и не самые интересные. Хотел бы я знать, в какую попали мы с вами?
– Да уж, – сказал Фродо. – Но я этого не знаю. В настоящих историях так, наверное, всегда и бывает. Вспомни какую-нибудь из твоих заветных! Тебе, может, сразу известно, хорошо или плохо она кончится, да и смекнуть по ходу дела недолго, а герои того ведать не ведают. И тебе вовсе не хочется, чтобы они прознали!
Не знаю, как вам объяснить, но после этой ночи я другой стал. Я словно вперед вижу, если можно так выразиться. Я знаю, что дорога перед нами длинная и ведет она во тьму, но я не могу повернуть назад. Я уже не ради эльфов иду, и не ради драконов, и не чтобы горы посмотреть. На самом деле я не знаю, чего хочу, но я должен что-то совершить прежде, чем все это кончится, и это что-то меня ждет не в Шире, а там, впереди. Мне надо пройти этот путь до конца – понимаете?
За кормой парома журчала, ускользая, неспешная вода Брендивина, и Сэма охватило странное чувство. Ему казалось, что река рассекла его жизнь надвое: позади, в тумане, осталось прошлое, впереди ждали неведомые страшные приключения.
Наверное, ты прав, но мне без них будет скучно. Мы подружились так быстро, что я, кажется, тоже начинаю спешить, как все в вашем сумасшедшем мире, а может, впадаю в детство.
— Не спорь с назгулом о его добыче! А то не видать тебе смерти в свой черед: он унесет тебя в замогильные обиталища, в кромешную тьму, где плоть твою сгложут муки, а душонку будет вечно терзать взор Недреманного Ока!
Лязгнул меч, покидая ножны.
— Грози, чем хочешь: я всё равно сражусь с тобой.
— Ты — со мной сразишься? Глупец! Ни один смертный муж мне не страшен.
И тут Мерри услышал совсем уж нежданный звук. Казалось, Дернхельм рассмеялся, и сталью зазвенел его чистый голос.
— А я не смертный муж! Перед тобою женщина. Я — Эовин, дочь Эомунда, и я спорю с тобой о своем государе и родиче. Берегись, если ты не бессмертен! Я зарублю тебя, чёрная нежить, если ты тронешь его.
Пояснение к цитате:
Перевод В. С. Муравьева, А. А. Кистяковского.
Скольких я уложу, прежде чем они меня схватят? Вытащи я меч, они сразу увидят его блеск и, рано ли, поздно ли, меня поймают. Знать бы только, попаду я когда-нибудь в песню или нет? Песнь о Сэмвайзе, что пал в бою на горном перевале, окружив своего хозяина стеной из мертвых тел! Впрочем, что это я? Какая песня? Не будет никакой песни. Ведь они завладеют Кольцом, а значит, песен больше вообще никогда не будет.
Я бы рад был спасти Шир, если у меня получится, хотя подчас тутошний народ кажется таким тупоголовым! Ничем их не проймешь! Вот и мелькала у меня мыслишка: шарахнуть бы их землетрясением, что ли, или драконов напустить для их же блага... Но теперь я так не думаю. Мне кажется, знай я, что где-то за спиной у меня родной Шир, что опасность ему не угрожает и живется там по-прежнему привольно – скитаться мне будет хоть чуточку, да легче. Я буду знать, что где-то еще есть клочок твердой, надежной земли, пусть мне самому уже не суждено ступить на него...
Едва ступив на другой берег Серебряной, Фродо ощутил странную уверенность в том, что переправился не через реку, а через время и попал в один из уголков Старших Дней. Ему казалось, что он ступает по земле мира, которого больше нет.
Ему казалось, что он сделал шаг в окно, распахнутое в давно исчезнувший мир. Он видел, что на этом мире почиет свет, для которого в его языке слов не находилось. Все, на что падал взгляд, было четким и словно очерченным одной линией, как будто каждую вещь задумали и создали только что, прямо на глазах; и вместе с тем каждая травинка казалась неизмеримо древней. Цвета были знакомые – золотой, белый, синий, зеленый; но все они были такими свежими, так золотились, белели, синели и зеленели, что Фродо казалось, будто он видит их впервые и только сейчас придумывает им названия – новые и достойные удивления.
Балрог был уже возле моста. На середине пролета, опираясь левой рукой на жезл, стоял Гэндальф. Опущенный Гламдринг, холодный и белый, сиял в правой руке мага. Балрог надвинулся на мост и остановился снова. За его спиной словно распахнулись два крыла тьмы. Он поднял бич, дымное пламя заклубилось и затрещало. Гэндальф не шелохнулся.
— Ты не пройдешь, — ровным голосом произнес он. Сразу упала мертвая тишина. — Я служу Тайному Пламени и владею Огнем Анора. Ты не пройдешь. Темное Пламя Удуна не поможет тебе. Возвращайся во мрак!
Я размышляю у огня
О том, что повидал:
О летних днях, когда в лугах
Цветочный дух витал,
О днях, когда осенний лист
Кружился на ветру
И солнца в мглистом серебре
Вставало поутру.
Пояснение к цитате:
Перевод: И. Б. Гриншпун