Ты не можешь получать удовольствие, если по сути ты жалкий перепуганный карп, прячущийся у себя под диваном.
Мама, не надо бояться шторма, надо им быть.
Музыка льется, как жизнь.
На чистовую.
Тесненьким существам с очень медленным мозгом надо сидеть,
перечитывать,
перечеркивать,
вымучивать из себя.
Еще и дрочить на вымучивание – это мне не далось легко.
Жизнь – проста.
Ничего притягательного не может быть в медленном расковыривании души,
выжимании себя, как прыща, на бумагу
или на холст.
Люди на это дрочат, чтоб хоть как-то то оправдать.
Чтоб не признать, что божественность – невесома.
Чтоб не увидеть иерархии между ремесленником, талантом, гением, богом.
Главное сокровище на Земле – люди. Люди с мозгом, сердцем и честью, с наполненностью, а не болотным туманом в извилинах. Скромностью – для понимания места собственного. Каждый такой – будет сокровищем. Еще и потому, что не рождаются такие в природе. Ты берешь и вылепливаешь. Сокровище – то, что создано лично тобой.
Есть на самом деле только два намерения, мама. За все эти тысячелетия человеческого существования, есть только два намерения. Выживать – это такое медленное разложение, когда даже обычные действия, необходимые для выживания, в тягость. И жить. Жить – это всегда про улучшение мира. И если человечество хоть чего-то достигло, то лишь за счет тех людей, у которых намерение было жить.
Если разобраться, старость – это сборище всего, что ты делал неправильно. Люди полагают – можно жить ***ью, зажатой на всё, и лишь потому, что ты не со зла зажимался, лишь потому что ты не со зла игнорировал все поступающие сигналы о собственной неполноценности, не со зла не менялся – из ужаса, гордыни и слабости собственной – ну не со зла ж – у тебя всё в конце будет хорошо.
Не будет.
Физика, слава богам, не обладает тупой человеческой жалостью. Ей не важно, зачем ты торчишь в горящем бензине: если ты упорно торчишь в горящем бензине, со зла или не со зла, ты станешь уродом с отваливающимися кусками мяса и сдохнешь. И смерть твоя будет мучительна.
АДА: Ну, там вдруг… Смотри, если я тебя увижу однажды в Марселе, или Марокко, или Испании на набережной во всяких там ресторанах – смокинг, жена… знаешь, что я подумаю?
ФРАНЦ: Ну?
АДА: Какая же у тебя скучная жизнь, ублюдок!
Смеялся искренне.
ФРАНЦ: Да. Да! Именно это и стоит думать.
Я люблю тебя?
Такое, наверное, не говорят на бочках.
Такое, наверное, не говорят, прощаясь.
АДА: А если бы ты остался, мы бы наверняка разбежались.
Уткнуться ей в острую кость плеча.
Мне легко говорить «я люблю», а ей сложно. У меня «люблю» на языке, у неё – по всему позвоночнику, ртутью навсегда – в кость, свинцом в костном мозге – и даже смерть не выведет из неё «люблю».
Пояснение к цитате:
Франц — наследник одной из богатейших семей Австрии, Ада — пиратка, капитан своего корабля, на котором перевозит героин. Франц попадает на корабль Ады во время своего путешествия по Ближнему Востоку
Я: Ты не любишь зеркала?
ФРАНЦ: Ненавижу.
Вот так, оказывается.
Я: Почему?
ФРАНЦ: Они… очень о времени.
Я: Ты постареть боишься?
Глаза вскинул.
ФРАНЦ: Они очень о том, что так и не сделал.
Я: Зеркала?
ФРАНЦ: Да.
Я: То есть, ты переживаешь, что чего-то не успеваешь? Или не успеешь?
В упор
посмотрел.
ФРАНЦ: Я опасаюсь, что так и не сделаю.
НОРА: Так я даже переживала, что ничего... то есть... ну что, ничего и не происходит.
ФРАНЦ: Я вас за руку просто брал, вы гусиной кожей покрывались. Вы себя после ужина тогда видели? «Спокойной ночи, Но...» «Спокойной!» Тыщ! Вы буквально мне перед носом дверь захлопнули.
НОРА: Конечно. Я же волно... Франц, у меня не было столь разнообразной
интимной жизни до вас. У меня её вообще не было, если вы не заметили.
ФРАНЦ: Ну, вы переживали зря. Сдерживаться было непросто.
В рутине гораздо больше от подвига, чем в убийстве слона боевого, сотен слонов боевых.
Интересный факт, никто еще не размышлял над различием ударов, а ведь как это важно. Пощечина, например, удивительная вещь. Не болезненна ведь, ну, если специально не постараться. Не болезненна, не опасна, и ничего лучше не запускает в людях механизм катарсиса. Если кулаком, ногой, в живот, ухо – как угодно – это уже нанесение увечий, боли, запугивание... пощечина – никогда не ради себя, ради того, кого бьешь, чтоб его отпустило – слезами прорвало и вычистило авгиевы конюшни его недо-сердца.
Кто ничего не боится — не менее силен, чем тот, кого боятся все.
У меня все права быть недовольным природой, и, клянусь честью, я воспользуюсь ими. Зачем не я первый вышел из материнского чрева? Зачем не единственный? Зачем природа взвалила на меня это бремя уродства? Именно на меня? Словно она обанкротилась перед моим рождением. Почему именно мне достался этот лапландский нос? Этот рот как у негра? Эти готтентотские глаза? В самом деле, мне кажется, что она у всех людских пород взяла самое мерзкое, смешала в кучу и испекла меня из такого теста. Ад и смерть! Кто дал ей право одарить его всем, все отняв у меня? Разве может кто-нибудь задобрить ее, еще не родившись, или разобидеть, еще не увидев света? Почему она так предвзято взялась за дело? Нет, нет! Я несправедлив к ней. Высадив нас, нагих и жалких, на берегу этого безграничного океана — жизни, она дала нам изобретательный ум. Плыви, кто может плыть, а неловкий — тони! Меня она ничем не снабдила в дорогу. Все, чем бы я ни стал, будет делом моих рук. У всех одинаковые права на большое и малое. Притязание разбивается о притязание, стремление о стремление, мощь о мощь. Право на стороне победителя, а закон для нас — лишь пределы наших сил.
Самая большая ценность в жизни — материнство и оно при этом — великая жертва. Если материнство — воплощённая Жертва, тогда удел дочери — олицетворять Вину, которую никогда нельзя искупить.